Ему снилось море. Волны бились о берег. Пенились, шумели и брызгали. Море было студеное. Он очень четко запомнил шум прибоя.

Он помнил, как шел по щиколотку в воде. Помнил плеск воды под ногами. Помнил холод.

А потом увидел маяк.

Он возвышался темной глыбой в ночи, и только ярчайший свет на самой вершине, куда труднее всего добраться.

Он пришел к маяку.

У самого основания была маленькая дверца.

Она была закрыта.

Он стал стучать и кричать, чтобы его впустили.

Но он знал — тот, кто может ему открыть — там, на самом верху.

И он никак не может слышать его.

Но он все равно кричал.

Все равно бил в дверь.

Потом он устал и прислонился лицом к шершавой каменной неровной кладке.

А потом…

Потом увидел самого себя сверху. Будто бы витал и смотрел на того, кто стоит, прислонившись к подножию маяка.

И тот — внизу — посмотрел на него вверх.

Больными недоверчивыми глазами.

А потом снова начал стучать в дверь маяка.

«Ему же никто не откроет», — подумал он.

И вдруг понял — это МНЕ никто не откроет.

И проснулся.

Было холодно.

Он продрог…

«Неудивительно, что мне снилось море», — подумал Сашка проснувшись окончательно в темном жилище полярного аборигена.

Начал припоминать, как же он заснул.

Память мутилась и прорывалась в сознание толчками, но все вспомнилось. Он поел мяса, которого ему предложил чукча. Ему полагалось именно мясо. Джою рыба. А ему, сопровождающему великого прародителя, только мясо, зато от пуза — сколько съешь.

Ну он и подкрепился.

И потянуло в сон.

Полусидя-полулежа он задремал у входа, с оружием наготове, просто на всякий случай.

Сначала была тяжелая волчья полудрема.

Он часто просыпался, всматривался в темноту по ту сторону очага, где прятались, кутаясь в шкуры, шаман и баба его, но постепенно Сашка провалился в глубокий сон и его даже накрыло сновидением.

Неприятным. Вызывающе символичным сновидением.

Сколько Сашка себя помнил, ему никогда не снилось-море. А тут вдруг с чего бы это? Море и маяк. И какое-то раздвоение. Что, дескать, вот он ищет выхода или входа, и он же только и может эту дверь открыть и сам себе ее открыть не хочет. Слишком прозрачно для вещего сна. Слишком заманчиво для сердитого дядьки доктора Фрейда.

— Фигня какая-то, — пробормотал Сашка в тишине чума.

Рядом сопел, вздыхая во сне, Джой.

И ему вроде как тоже снилось что-то. Что-то сытое и умиротворенное. Точнее не разобрать.

А вот шамана нигде не было.

Сашка это сначала почувствовал, а потом уже рассмотрел.

Чум был пуст…

«Дом был чист». Откуда это? Ах да, Бредбери…

— И куда же это свалил гостеприимный хозяин? — снова вслух проговорил Сашка.

Ни шамана, ни бабы его.

Он поднялся на ноги, скинув одеяло из такой же диковинной шкуры. Его, оказывается, укрыли спящего, а он и не заметил.

Проверил имущество.

Вроде все на месте.

Ну хорошо, хотя бы не стырили ничего.

Достал флягу, глотнул холодной воды. О как! Когда это успел набрать? Где? Во фляге, как он это помнил, оставалось лишь немного того полынного напитка, который так развеселил его в бункере. Но сейчас, уже взяв в руку фляжку, он знал, что в ней вода.

«Отлично! — подумал он, — белочка начинается. Когда же я?..»

Но воспоминания подкинули четкий образ, как он склоняется над ручьем в каком-то лесу и наполняет флягу. И вспомнилось пение птиц. И папоротник на другом берегу ручья. И солнечный день. Но не сумел вспомнить того, когда и где это все происходило.

Любопытный феномен. Это что же — внезапно прорывающиеся воспоминания из путешествия по мирам? Воспоминания яркие, но вырванные из контекста. Это так надо понимать, что было что-то еще? Но до того как эти левые картинки всплывут, об их существовании и нё заподозришь. А после того, как возникнут, уже никак не отделаешься от попыток вспомнить, что было до и после них.

Попыток навязчиво мучительных, потому как безуспешных.

Сюрприз был поистине гадким. Сашка нехорошо выругался, но, делать нечего, вынужден был смириться с мыслью о том, что массу событий его память просто не сумела вместить и удержать. И та непрерывная последовательность событий, которую он помнит, в действительности только ЯКОБЫ непрерывная. В действительности — она, вероятно, пунктир, на живую сшитый в ленту сознанием, привыкшим бороться за собственную цельность.

Вот ведь, блин горелый! Этак с ним черт знает что могло наслучаться. Может, он уже познал все тайны мироздания, а сам ни сном, ни духом! Нет, брат, это жулики! От расстройства засосало в животе. Сашка поискал и на низенькой колченогой подставке вроде восточного столика для чайной церемонии нашел еще кусочек мяса.