Но обещанный металл оказался в виде пучка тонких трубочек, ни на что в общем-то не пригодных, и они долго лежали на балконе.

Значительно позже Сашке в руки попался журнал со статьей об устройстве старинных доспехов, и он, порубив трубки на колечки, принялся плести из них кольчугу.

Строго говоря, это произведение стало скорее байданой: каждое колечко он еще и подплющивал до состояния дырчатой чешуйки. Работа нудная и однообразная, но торопиться было некуда — со временем плетение превратилось в некую форму отдыха, когда руки вроде бы при деле, голова тоже чем-то занята, но сильного напряжения ни сил, ни мысли не требуется.

Зайдя с «Мангустом» в очередной тупик, Воронков извлекал кольчугу, принимался без суеты плющить, присоединять, приклепывать, приваривать — и очередной приступ желания пойти и разбить бестолковый лоб об стенку проходил.

Никакого опыта в плетении у Сашки, само собой, не было, и в итоге у него получилось что-то вроде узкого пончо с дыркой-воротом, ремешками на боках и прямоугольными выступами, закрывающими руки до локтей. От пули, конечно, такой не защитит, а вот от какого-нибудь кинжала вполне. Или от гнусного черного копья…

Хотелось бы думать, что так!

Пол холодил пятки через тонкую резину.

Воронков звонко чихнул, шмыгнул носом и вывалил на стол содержимое последнего свертка.

Выхватив из антрацитово поблескивающей кучки наколенники, а потом и налокотники, он быстро надел их и потом, упав на диван, по очереди вогнал ступни в высокие ботинки роликовых коньков.

Старый отцовский подарок — кожаные, еще на шнуровке, тележка на четыре цепких колесика твердой черной резины. Одно слово, классная вещь!

Сашка, притопнул.

Нигде не жмет, ничего не давит сверх положенного. Теперь точно — броня крепка, и ноги наши быстры.

Осталось влезть в сбрую, замкнуть ее понизу широким поясным ремнем, повязать буйну голову банданой и застегнуть на запястьях перчатки без пальцев с приклепанными с тыльной стороны шипами, и все — готов к труду и обороне.

Сейчас бы в таком виде — да к каким-нибудь неформалам в тусовку. На ура ведь примут, да только вроде как уже возраст не тот по тусовкам бегать…

Сознавая это, Сашка, оставаясь в одиночестве, время от времени надевал на себя эти причиндалы, оправдываясь перед собой, что это, конечно, дурная блажь, но никому вроде как не мешает.

Ах, да! — Минуточку, последний штрих.

Остатний сверток, вздернутый за хвостик, живо раскрутился, и в подставленную ладонь увесисто шлепнулась кожаная пластина ножен.

Щелкнула кнопка стопора, и наружу поползла вороненая полоса клинка. Долго ползла. Потому что длинная. Ровно 35 см.

Решив однажды подарить Рыжему на четвертьвековой юбилей уникальный охотничий нож, какого ни у кого нет, он преисполнился энтузиазма, как оказалось, излишнего. Примерно на полпути стало ясно, что он увлекся и, пожалуй, переборщил. Тем, что у него получалось, было не зверя свежевать, а, скорее, врагов с оттягом рубить. Другие охотники Рыжего засмеяли бы.

Пришлось срочно все бросать и производить нечто более приемлемое. Гарику подарок понравился.

Но позже Сашка все-таки вернулся к своему первоначально недоделанному произведению и довел его до ума. Так появился на свет этот нож-переросток. Обоюдоострый в верхней трети клинка, с волнообразной пилкой по обуху, легким ятаганным изгибом лезвия и значком изящно свернувшейся, раздувшей капюшон кобры у самой рукоятки. Его вполне можно было считать родственником достигавших полуметра и более боевых ножей древности. У тех племен и народностей, что любили такое оружие, классический меч долго не находил широкого применения. За ненадобностью. Как говорится, при такой булавке и шпага не нужна…

Сбруя не зря сразу же замышлялась универсальной. Убранный обратно в ножны, дальний потомок кремневого рубила уютно улегся вдоль спины, рукояткой вниз наискосок от левого плеча — только найденные на ощупь фастексы креплений щелкнули. А что, Мангуст и Кобра — чем не комплект. Единство и борьба противоположностей. Диалектика, блин!

Удерживая на лице хмурое выражение предельной решимости, Сашка завершил локальную гонку вооружений тем, что извлек из ящика и привесил спереди на пояс два ребристых яйца размером чуть меньше теннисного мяча — самодельную карманную артиллерию. Вот теперь точно все. Во всех смыслах, включая (тьфу, тьфу, тьфу) нежданный прихват родными органами. Но тут он представил, что вылазит наружу безоружным, и его мигом передернуло ледяным ознобом. Фигушки! С пустыми руками не на бой как на праздник ходить, а только на собственные похороны. А с другой стороны, хорошо, что его никто не видит.

— Ты куда это, парень, такой крутой? На войну?

— Да нет, хочу прогуляться тут промеж отстойников.

— Понятно. А эти штучки заместо бижутерии?

— Полтергейст, понимаешь, шалит. Барабашки злые покоя не дают, сглазил кто-то. Обороняться буду.

А что еще скажешь? И посторонний наблюдатель уверенно подумает: «Ага, приятель, крыша у тебя едет, а в форточку вовсю лезет паранойя. Ну, успехов!»

Самое правильное и, по-видимому, единственное возможное в таком бредовом положении — положить на все это с привесом. Пусть органы, пусть псих, пусть горячка белая — зато живой!