– Есть какие-нибудь мысли, кто бы это мог быть? – спросил я у Ронни, показывая запись. – Чарли? Чез? Честер, Чарити, Чармиан?

На этом мой запас мужских и женских имен на «Ч» полностью иссяк. Ронни нахмурилась:

– А зачем было писать среднюю букву?

– Сам не пойму.

– То есть если имелся в виду, скажем, Чарли Дунс, то почему не написать просто «ЧД»?

Я опустил взгляд на страницу:

– Чарли Этерингтон-Дунс? Черт его знает. Тебе виднее.

– Что это значит?!

Ронни оказалась на удивление обидчивой.

– Прости, я лишь хотел сказать... ну, раз уж ты целые дни проводишь бок о бок с нелепыми типами вроде...

Я прикусил язык. По всему было видно, что Ронни мои шутки не нравятся.

– Да, и еще у меня нелепый голос, нелепая работа, и мой дружок работает в Сити.

Она вскочила и пошла плеснуть себе еще водки. Мне она добавки не предложила, так что у меня сложилось ощущение, будто я расплачиваюсь за чужие грехи.

– Послушай, я не хотел тебя обидеть. Честное слово, я не имел в виду ничего обидного.

– Я ничего не могу поделать со своим голосом, Томас. И со своей внешностью тоже!

Она наполнила рюмку и протянула мне.

– И не надо ничего делать! У тебя замечательный голос, а выглядишь ты еще лучше!

– Ох, перестань, пожалуйста.

– Буквально через минуту, – сказал я. – Слушай, а чего ты так завелась?

Глубоко вздохнув, Ронни села на место.

– Да потому что меня это бесит – вот почему. Половина моих знакомых вообще не воспринимает меня всерьез из-за моего голоса, а другая половина, наоборот, относится ко мне серьезно исключительно из-за моего голоса. И со временем это начинает раздражать.

– Ну, может, это прозвучит немного льстиво, но лично я отношусь к тебе очень серьезно.

– Правда?

– Святая правда! Чрезвычайно серьезно. – Я немного выждал. – И мне абсолютно неважно, что ты самая обычная выпендрежница.

Она смотрела на меня довольно долго, так что я даже начал подумывать, уж не ляпнул ли опять что-то не то и не полетит ли в меня что-нибудь увесистое. Но тут она неожиданно расхохоталась, и я почувствовал себя гораздо лучше. Надеюсь, она тоже.

Около шести часов зазвонил телефон, и по тому, как Ронни держала трубку, я понял, что звонит ее дружок – известить о времени своего визита. Она не отрывала взгляда от пола и то и дело «дакала» в трубку – то ли потому, что рядом был я, то ли из-за того, что их отношения уже перешли в такую стадию. Я подобрал куртку и отнес свой стакан на кухню. Вымыл и тщательно вытер – на тот случай, если она вдруг забудет сделать это сама, – и как раз ставил стакан в буфет, когда вошла Ронни:

– Ты еще позвонишь?

Она выглядела немного грустной. Наверное, я тоже.

– Конечно.

Я оставил ее шинковать луковицу, готовясь к возвращению своего товарного брокера, и сам закрыл за собой дверь квартиры. Судя по всему, уговор был такой: она готовит ему ужины, а он ей – завтраки. Учитывая, что Ронни относилась к разряду людей, для которых пара грейпфрутовых долек – уже верх кутежа, он явно не остался в накладе.

Честное слово. Такие уж мы, мужики.

Такси доставило меня в Вест-Энд по Кингз-роуд, и в половине седьмого я уже околачивался перед зданием Министерства обороны. Двое полицейских пристально наблюдали за моими хождениями взад-вперед, однако я предусмотрительно запасся картой и одноразовым фотоаппаратом и с предельно бестолковым видом снимал голубей – дабы как можно меньше напрягать полицейские мозги. Гораздо больше подозрений я вызвал у продавца в сувенирной лавке, потребовав карту, причем абсолютно неважно, какого города.

Больше никаких подготовительных мероприятий я не проводил, и уж естественно, мне не хотелось, чтобы мой голос засекли по входящим звонкам в министерстве. Я делал расчет на то, что О’Нил – типичный трудоголик, и первая же рекогносцировка подтвердила, что я прав. Седьмой этаж, угловой кабинет. Керосинка полуночника О’Нила пылала вовсю. Казенный тюль, украшающий окна всех «засекреченных» правительственных зданий, возможно, и способен защитить от телеобъективов, но не в состоянии скрыть свет из окна, который прекрасно виден с улицы.

Давным-давно, еще в безрассудные времена «холодной войны», в какой-то из контор, надзирающих за вопросами безопасности, нашелся умник, издавший предписание не выключать свет в кабинетах, являющихся «потенциальной мишенью», все двадцать четыре часа в сутки: якобы тогда вражеские агенты не смогут отследить, кто, где и как долго остается на работе. Поначалу идею встретили одобрительными кивками и похлопываниями по спине, а многие даже завистливо шептали, что, мол, «этот Каррутерс далеко пойдет, помяните мое слово», – пока на коврики у дверей соответствующих финотделов не шлепнулись первые пухлые конверты со счетами за электричество. После чего новой идее – на пару с Каррутерсом – было быстренько указано на дверь, причем в весьма грубой форме.