Потом все трое расположились в большом удобном кресле и стали слушать «Кармен». Это была любимая опера сиамцев, а Квиллеру нравилось всё, что написал Бизе. Вот будет сенсация, думал он, если в старый Дом оперы начнут приглашать оперные труппы! Всё возможно, почему бы и нет? В Пикаксе, находящемся в четырёхстах милях к северу откуда бы то ни было, может произойти всё что угодно.

В среду, перед тем как проснуться, Квиллер видел во сне старый Дом оперы. Городская элита подъезжала к нему в каретах, запряжённых лошадьми. Все места в партере были заняты любителями оперного искусства, они радостно предвкушали возможность послушать «Тристана и Изольду». Тут он открыл глаза. За его дверью сиамцы исполняли вагнеровский дуэт.

Квиллер спрыгнул с постели.

— Вот черти! — выругался он.

Кошки сбежали по пандусу вниз, а Квиллер по винтовой лестнице коротким путём отправился на кухню.

Там, думая о своём, он рассеянно готовил кошачий завтрак. Его занимали два вопроса, оба куда более интересные, чем мелко нарезанная куриная печёнка. «Кто же всё-таки эта Тельма Теккерей? — спрашивал он себя. — И что вот-вот произойдёт с Домом оперы?» Ниже склада бытовой техники уже не опустишься. У Дома оперы оставалась только одна возможность — вернуть себе былую славу и блеск. А что, если Фонд К. поможет воскресить оперу? Только вот привлекут ли кого-нибудь концерты и лекции в наш век телевидения?

В автоматической кофеварке Квиллер сварил себе сверхкрепкий кофе и разморозил в микроволновке булочку к завтраку. Потом засел за телефон.

Сначала он позвонил в студию интерьерного дизайна Аманды, надеясь застать там Фран Броуди, но та всё ещё выполняла какой-то заказ в Калифорнии, а сама Аманда пребывала в ратуше, выполняя обязанности мэра. Квиллер назвал себя, и новая помощница Аманды воскликнула:

— Ах, это вы, мистер К.! Я живу в Локмастере, но читаю вашу колонку во «Всякой всячине». Мне она очень нравится, очень!

Потом Квиллер позвонил официальному историку Мускаунти Гомеру Тиббиту и спросил, что известно о семействе Теккереев. Гомеру было уже девяносто восемь; удалившись от дел, он жил со своей женой Родой за городом, в поместье, расположенном на берегу реки Иттибитивасси. Они были молодожены. Ни он, ни она никогда раньше не состояли в браке, и их лав-стори считали романом века.

На звонок ответила Рода — своим нежным, чуть дрожащим голосом, и передала трубку Гомеру, чей голос заметно дребезжал и звучал несколько визгливо. Но отозвался он бодро:

— О Теккереях я знаю только одно: в тридцатые годы Майло Теккерей был тут бутлегером. Вся информация имеется у Торнтона Хаггиса, недавно он зачитывал на собрании исторического общества свою статью об истории нашего славного округа во времена сухого закона.

Тогда Квиллер позвонил Торнтону Хаггису домой. Торн — он любил, чтобы его называли именно так, — принадлежал к четвёртому поколению резчиков по камню, но сейчас уже не занимался семейным ремеслом. Он имел учёную степень какого-то университета в Центре, а теперь отдавал всё своё свободное время местному обществу любителей искусств. Его жена попросила Квиллера перезвонить туда. Торн помогал развешивать экспонаты на новой выставке.

Звонок Квиллера, разумеется, застал этого энтузиаста на стремянке.

— Могу рассказать тебе парочку эпизодов из истории пьянства в Мускаунти. Ты где, Квилл? Дома? Я закончу примерно через полчаса и заеду к тебе. А ты свари свой убийственный кофе, такой, как сам любишь.

В Пикаксе все считали, что, когда Гомер уйдёт в отставку, если, конечно, это когда-либо случится, Торнтон сменит его на посту летописца округа. Торн изучил все документы, касающиеся изготовления кладбищенских памятников, сохранившиеся с 1850 года. Тогда на могильных плитах вырезали не только имя, но и даты жизни и смерти, причину смерти, имена родственников и даже семейных любимцев из числа домашних животных. Кроме того, в ту пору за умеренную побуквенную плату можно было запечатлеть на памятнике остроты и афоризмы усопшего.

Торнтона отличала пышная копна белоснежных волос — по ней его можно было узнать за квартал. Когда он появлялся в гостях у Квиллера, на сиамцев нападала необычайная игривость.

— Что это с ними? Они меня приветствуют? Или в чём-то подозревают? — недоумевал Торн.

— Наверно, твоя фамилия напоминает им об известном лакомстве [2] . Знаешь, кошки обладают поразительной смекалкой.

— По дороге сюда я заехал в библиотеку и прихватил свою статью; я писал её для сборника, посвященного истории нашего округа. Её же я зачитал на собрании Клуба любителей старины. Многие плакали.

— Прекрасно. Давай возьмём напитки и пойдём в беседку, и ты мне её прочтёшь. Сейчас только захвачу бумажные салфетки.

Стоял приятный тёплый день, и был тот час, когда существа, привольно резвящиеся на природе, несколько затихают. На подносе красовался кувшин с напитком, похожим на красное вино, но на самом деле это была минеральная вода «Скуунк» из местного источника, сдобренная клюквенным соком. Торн почмокал губами.

— Ты мог бы разливать эту воду по бутылкам и продавать, — сказал он.