Я слабо усмехнулся в ответ, отходя от недавнего и продолжая удивляться, как круто кидает меня этот мир туда-сюда на своих волнах. То над головой зависает девятый вал, а то почти сразу вслед за ним не просто затишье, но и удача.

Ведь даже сейчас все могло бы быть иначе, если бы вместо Щура объезжую службу на Пожаре возглавлял иной десятник, который вполне мог струсить – вон сколько шляхты собралось, почти полсотни, а со стороны Посольского двора все бегут и бегут новые люди.

А все дело в том, что Щур очень хорошо видел наши с Федором судебные заседания.

Он не возглавлял оцепление – десятник для этого слишком мелкая сошка, – но именно сотня, где командовал громадина Чекан и в которой Щур нес службу, постоянно дежурила на них, будучи основной.

Вторая сотня оцепления была, как говорится, с бору по сосенке. Десяток из одного приказа, как тут именуют стрелецкие полки, десяток из другого, десяток из третьего и так далее. Словом, строго согласно плану пиар-кампании, чтобы все ратные люди, где бы ни служили, все равно в подробностях знали, как добр, как умен, но главное – как справедлив царевич.

Но пиар пиаром, а следить за порядком тоже надо, и лучше, если этим займутся одни и те же люди, для которых эта охрана станет привычным делом, поэтому сотня, где служил Щур, была бессменной, чем Ратман Дуров – голова полка, куда она входила, безмерно гордился.

Кстати, сам десятник даже как-то раз подходил ко мне вместе с еще пятью парнями из своей сотни и, с трудом выговорив непривычное слово «гвардия», попросился на службу.

Я с сомнением покосился на его изрядно припорошенные сединой волосы, но отказывать не стал, сказав, что подумаю и через три дня дам ответ.

Аккуратно собрав данные на всех шестерых – помог Васюк, отец которого продолжал служить в соседнем полку у Федора Брянцева, – я пришел к выводу, что они подойдут, включая и десятника. Как сказал о себе сам Щур, пенек хоть и в летах, но еще крепок и послужит дай бог.

Правда, именно он как раз за ответом не пришел, но, может, это и к лучшему – тогда его сегодня точно бы не было.

Нет, об этом умолчим – ни к чему самому нагонять на себя страхи, тем более их и без того хоть завались.

Меж тем наиболее горячие головы постепенно стали галдеть все громче и громче – тоже мне нашли место для своего коло [80] , – и наконец один из них торжествующе завопил:

– Да тут и пан Ивановский, и пан Вонсович, и пан Пельчинский, а они все тоже на службе у царя Дмитрия! – И, подбоченившись, зло осведомился: – Что ж, стало быть, одних государевых людей можно безнаказанно казнить только за то, что они не варварского роду-племени, а нам посчитаться за смерть невинно убитых…

– Здесь Русь! – рявкнул возмущенный Щур, от негодования возвысив голос. – Потому и закон здесь русский. Ежели государевых людей кто изобидел – виноватого непременно к ответу призовут и он получит, что ему следует. – Оглянувшись в сторону Пожара, он удовлетворенно кивнул и с некоторой ехидцей дополнил: – Но ежели они, будучи на службе у Дмитрия Иоанновича, сами заворовались, то… – И повторил уже сказанное мною каким-то получасом ранее: – Во пса место.

Поляки обиженно загомонили пуще прежнего, явно возмущенные эдаким уничижительным сравнением их погибших товарищей, но тут к Щуру прибыла подмога.

Теперь уже меня отделяла от поляков не пятерка, а сразу два десятка всадников, и о том, чтобы отбить меня от них для последующей расправы, не могло быть и речи.

Более того, оглянувшись на загадочный гул, приближающийся издали и вновь со стороны Пожара, я увидел, что к нам направляется целая толпа москвичей.

Десятник с сомнением покачал головой и мрачно уставился на солидно вышагивающего со стороны Посольского двора пана Дворжицкого в сопровождении еще трех человек из числа начальства, которые были мне хорошо знакомы по Путивлю.

Негодующие шляхтичи тут же гурьбой ринулись к своему гетману, пускай и бывшему, а пока они что-то взахлеб объясняли пану Адаму, ежесекундно тыча в трупы поляков, сзади меня раздалось растерянное:

– Да это ж князь Федор Константиныч! – И далее вновь неизменные воспоминания о судах, где я стоял за правым плечом, к которым незамедлительно добавился и мой уход за больным ратником в темнице.

Далась им эта кормежка с ложечки!

Нашлись и добровольцы, кинувшиеся помогать хлопотавшему над ранеными товарищами Дубцу, причем почти незамедлительно оттуда донеслись ахи и вздохи, а чуть погодя и возмущенные возгласы: