Служители парковок при ресторанах «Дом» и «Спаго» регулярно сшибают по пятьдесят долларов с каждого из агентов и продюсеров, кого оповестят о прибытии старого фордовского пикапа («Машина здесь и сам тоже, внутри сидит — чтоб я сдох! Нет, больше никому не звоню. Честно»), чтобы человек быстренько прискакал на цырлах, засвидетельствовал почтение, — глядишь , пошмузать [256] удастся, а то и с каким-нибудь проектом воткнуться.

— Наш герой, — объяснял я этому Шелли, — что-то вроде современного Кандида.

— Кого?

— Ну того, который у Вольтера.

— А это еще кто?

Я не хочу сказать, что этот Шелли вульгарно неграмотен, нет, он, скорее, из новых киновундеркиндов.Если бы я упомянул Супермена, Бэтмена, Чудо-женщину или даже Человека- амфибию, он бы со знанием дела кивнул, дескать, как не понять друг друга образованным людям! Ох, молодежь нынче. Христос всемогущий! Сколь многого они лишены. Не помнят битву за Сталинград, высадку в Нормандии, не помнят ни как Рита Хейворт снимала длинную — по локоть — перчатку в фильме сорок шестого года «Гильда», ни как бьет по воротам Морис Ришар, не следили ни за осадой Иерусалима, ни за тем, как ворвался в большой бейсбол поднявший до небес дворовую команду «Монреаль ройалз» Джеки Робинсон, не видели Марлона Брандо ни в бродвейской постановке, ни в фильме «Трамвай "Желание"», не видели сияющего Гарри Трумэна, всем показывающего первую полосу газеты «Чикаго трибюн» с огромным заголовком ДЬЮИ ПОБЕЖДАЕТ ТРУМЭНА.

— Наш главный герой, — продолжал я, — человек простодушный. Он еще в общем-то ребенок. Действие у меня начинается в тысяча девятьсот двенадцатом году, он на «Титанике», который отплывает в свой первый рейс, и вся публика ждет, когда он, налетев на айсберг…

— А вы знаете, что сказал Лью Грейд про это свое хламье, фильм «Поднять "Титаник"»? «Дешевле было бы спустить Атлантику!»

— И тут вдруг — какой сюрприз! — продолжил я свой рассказ, — судно благополучно прибывает в Нью-Йорк, где нашего простодушного парнишку хватает за рукав журналистка, этакая сексуальная штучка вроде Лорен Бэколл [257] , которая…

— Лорен Бэколл? — удивился он. — Вы, должно быть, шутите — ей разве что бабушек играть!

— Я хотел сказать Дэми Бэсинджер, которая спрашивает его, как прошло путешествие. Скучно, отвечает он, и тут…

— Дэми Бэсинджер? Ну вы и шутник, мистер Панофски! Хочу, чтобы вы знали: я высоко ценю возможность пораскинуть мозгами вместе с человеком, который был когда-то мощным игроком, но боюсь, что мне пора переходить к другим делам. Кстати! Вы знаете, что я женился на внучке Хайми Минцбаума Фионе? Я люблю ее. И Бог благословил нас двумя детьми.

— Их вы тоже любите?

— Вне всякого сомнения!

— Надо же.

Тут зазвонил телефон.

— Да, раз уж речь зашла о… чуть не сказал «о старом черте». Это моя жена. Извините…

— Конечно-конечно.

— Ага. Ага. А теперь успокойся, дорогая, ничего страшного. Извинись перед мисс О'Хара и скажи ей, что все о'кей. Я, кажется, как раз сейчас придумал, как все решить. Честно. Ну да. Нет. В данный момент не могу сказать. — Повесив трубку, он обратил сияющий лик ко мне. — Когда Фиона сказала Хайми, что вы приедете со мной поговорить, он спросил, не хотите ли вы отобедать с ним в «Хиллкресте». Возьмите мой лимузин. Рад служить.

Со времени, когда мы в Лондоне передрались, чувство обиды у меня уже прошло, и я был необычайно рад, что Хайми тоже хочет как-то все загладить. Нам так о многом нужно поговорить! Перед тем как ехать в «Хиллкрест», я зашел в «Брентано» и купил Хайми последний роман Берил Бэйнбридж, писательницы, которую я обожаю. Потом позвонил, вызвал лимузин.

Если бы в «Хиллкресте» официант не подвел меня к столику, за которым, клюя носом в моторизованном кресле-каталке, сидел Хайми, я бы его не узнал. На голове вместо густых вьющихся черных волос торчали отдельные клочки белого пуха, нежные как шапочки одуванчиков, которые от первого дуновения могут облететь и исчезнуть. Крепкое тело спортсмена усохло, сделавшись похожим на полупустой мешок торчащих во все стороны костей. Официант, предусмотрительно снабдивший Хайми слюнявчиком, потряс его за плечо:

— Ваш гость пришел, мистер Минцбаум!

— Какара те бам взыть, — проснувшись, сказал Хайми и протянул мне похожую на веточку трясущуюся руку (ту, которая еще действовала).

— Скажите, что вы тоже рады его видеть, — подмигнув, шепнул мне официант.

Глаза у Хайми слезились, а рот все время скашивался на сторону, будто его за невидимую ниточку дергают. На подбородке струйка слюны. Он улыбнулся, вернее, попытался это сделать, раскрыв ротовое отверстие, потом указал на мой стакан.

— Хотите выпить? — перевел официант.

— Мне сделайте «праздник весны». Большой.

— А мистеру Минцбауму, без сомнения, как обычно, — сказал официант и удалился.

Качая головой из стороны в сторону, Хайми застонал. Снова потянулся ко мне, взял меня за руку бессильными пальцами.

— Все о'кей, Хайми, — сказал я, вытирая ему глаза, а потом подбородок слюнявчиком.

Официант принес мне мой коктейль, а Хайми налил минералки «эвиан».