Клейтон вынул из сейфа шестнадцать тысяч фунтов золотом и назначил эскорт для доставки их в Суэц с трехчасовым поездом. Срочность объяснялась тем, что этими деньгами Насир должен был оплатить солдатам долги. Банкноты, выпущенные нами в Баире, Джефере и Гувейре, представляли собой написанные карандашом в армейском телеграфном стиле обещания выплатить их предъявителям соответствующие суммы в Акабе. Это было прекрасное изобретение, но раньше никто в Аравии не осмеливался выпускать банкноты, потому что в рубахах бедуинов не было карманов, а в их палатках – стальных сейфов, да и закапывать банкноты для безопасности в землю тоже было невозможно. Таким образом, отрицательное отношение к ним определялось неодолимым предрассудком, и для сохранения нашего доброго имени было важно, чтобы они были немедленно оплачены.

Вернувшись в отель, я пытался переодеться в менее привлекающий публику костюм, но моль изъела весь мой прежний гардероб, и прошло целых три дня, прежде чем мне удалось более или менее прилично одеться.

Тем временем я узнал о выдающихся качествах Алленби, о последней трагедии Мюррея – втором наступлении на Газу, на которое его вынудил Лондон, полагая, что Газа не то слишком слаба, не то слишком политизирована, чтобы оказать сопротивление, и о том, что с самого начала этого наступления решительно все – генералы, штабные офицеры и даже солдаты – были убеждены в том, что мы потерпим поражение. Потери составили пять тысяч восемьсот человек. Говорили, что Алленби получал целые армии свежих солдат и сотни артиллерийских орудий, но все оказалось иначе.

Еще до того, как я уладил вопрос со своей одеждой, за мной, как ни странно, прислал главнокомандующий. В моем рапорте, где были высказаны соображения о Саладине и Абу Обейде, я подчеркнул стратегическое значение восточных сирийских племен и важность правильного их использования для создания угрозы коммуникациям Иерусалима. Это затронуло его амбиции, и он пожелал оценить мои способности.

Это была довольно комичная беседа. Алленби был физически крупным и уверенным в себе человеком, столь значительным, что с трудом мог представить наши куда более скромные масштабы и потребности. Он сидел, глядя на меня из своего кресла – не прямо, по его обыкновению, а как-то искоса и несколько озадаченно, он только что вернулся из Франции, где годами был одной из шестерен гигантской машины, перемалывавшей врага. Сейчас он был полон западных идей о мощности и калибре орудия – худшей подготовки для руководства нашей войной трудно было себе представить, – но как кавалериста его уже почти убедили открыть новую школу в этом совсем ином азиатском мире и сопровождать Доуни и Четвуда. Он был хорошо подготовлен к встрече с любой странностью, например вроде меня – маленького босоногого человечка в шелковой хламиде, предлагавшего остановить противника проповедью, если ему предоставят провиантские склады и оружие, а также двести тысяч соверенов для убеждения новообращенных.

Алленби не мог уразуметь, как много значит настоящий исполнитель и как мало – шарлатан. Проблема была в том, чтобы действовать за его спиной, и я не смог помочь ему в решении этой проблемы. Он не задавал мне лишних вопросов и сам много не говорил, а рассматривал карту, слушая мои соображения по поводу восточной Сирии и ее населения. Под конец он поднял подбородок и сказал: «Ну что ж, я сделаю для вас все, что смогу» – закончив на этом разговор. Я не был уверен в том, насколько мне удалось его заинтересовать, но постепенно мы поняли, что он говорил в точности то, что думал, и что того, что генерал Алленби мог сделать, было достаточно для самого требовательного подчиненного.

Перед Клейтоном я раскрылся полностью. Акаба была взята по моему плану и под моим руководством. Это стоило мне больших умственных усилий и нервов. Мною было сделано гораздо больше того, на что я был способен. Как мне показалось, он понял, что я заслужил право на самостоятельность. Как говорили арабы, каждый верит, что придет его час. И я в это горячо верил.

Клейтон был согласен с тем, что было бы разумно и полезно предоставить мне свободу действий, но заметил, что на командную должность не может быть назначен офицер, который по званию младше других. Он предполагал назначить в Акабу Джойса. Это меня вполне устраивало. Джойс был человеком, на которого можно положиться во всем: уравновешенным, отличавшимся постоянством и ясностью ума. В основе его отношения к людям, как какой-нибудь пасторальный пейзаж, лежали забота, дружелюбие, сдержанность и открытость.

Он оставил прекрасное впечатление о себе в Рабеге и Ведже, делая именно ту работу по строительству армии и базы, которая была необходима в Акабе. Подобно Клейтону, он хорошо умел улаживать разногласия между различными точками зрения, но, как настоящий ирландец, да к тому же намного больше шести футов ростом, был не в пример Клейтону легким человеком. Ему было свойственно целиком отдаваться выполнению ближайшей задачи, не вытягиваясь на цыпочках, чтобы заглянуть за горизонт. Кроме того, он был куда более терпелив, чем любой записной архангел, и лишь улыбался своей доброй улыбкой всякий раз, когда я являлся к нему со своими революционными решениями проблем, над которыми он работал последовательно и неторопливо.

Остальное не вызывало затруднений. Офицером по снабжению у нас был Гослетт, лондонский бизнесмен, установивший в хаотичном Ведже четкий порядок. Авиация пока еще не могла быть задействована, но броневики поступали бесперебойно, а когда адмирал проявлял щедрость, приходил и сторожевой корабль. Мы позвонили сэру Рослину Уэмиссу, который проявил отзывчивость и сказал, что его флагманское судно «Эвриал» встанет здесь на якоре на несколько недель.

Это было превосходно, потому что в Аравии корабли оценивали по числу труб, а «Эвриал» – единственный из всех, у которого их было четыре. Его громкая репутация убеждала горцев в том, что мы действительно побеждаем, а пример его громадной команды заботами Эверарда Филдинга поддерживал в нас бодрое и веселое настроение.

В интересах арабской стороны я предлагал отказаться от дорогого и трудного Веджа и пригласить Фейсала со всей его армией в Акабу. Это показалось Каиру неожиданным предложением. И я пошел дальше, обращая внимание на то, что сектор Янбо – Медина также утратил свое значение, и порекомендовал перевести оттуда склады, деньги, а также офицеров, ныне приданных Али и Абдулле. Это было признано невозможным, но в порядке компромисса было удовлетворено мое пожелание относительно Веджа.

Затем я привлек внимание к тому, то Акаба была правым флангом Алленби, всего в сотне миль от его центра, но в восьмистах милях от Мекки. По мере преуспевания арабов их активность должна была все больше переноситься в район Палестины. Поэтому логично перевести Фейсала из зоны эмира Хусейна, сделав его командующим армией союзных экспедиционных сил в Египте, подчиненных Алленби.