Зверь вышел из повиновения. Он ощутил свободу. Теперь к нему никто не подступится!

И вот в этот момент — глазам мы своим не поверили!—Эркин, который как раз умывался, схватил жестяную урну и... ударил ею Цезаря по носу! Мы закрыли глаза от ужаса. А когда открыли, увидели, что Эркнп лупит свирепого льва урной но башке, по носу. Лев яростно рычит, наконец схватил зубами урну, и она повисла у него на нижних клыках. У Эркина опустились руки. Защищаться уже было нечем! Лев напрягся для прыжка... Мы снова зажмурились...

И вдруг в коридоре раздались крики. Это ассистенты Кайтара,

двигая впереди себя стальные решетчатые щиты, пытались заблокировать злосчастное место, где мы находились!.. Ужас объял нас.

Но крики отвлекли внимание Цезаря. Он кинулся назад, конечно же, опрокинул щиты, и вновь стал носиться по цирку. Но это нас уже не так волновало. Смертельная опасность исчезла, испарилась.

А Эркин стоял с висящими, как плети, руками, и слезы текли по его щекам. Ну — парень!.. Льва по морде урной! Леша подошел к нему. Спасибо не сказал. Не принято это в цирке. Просто пожал руку.

Так мы подружились с Эркином. И что там говорить!.. Такого парня днем с огнем не сыщешь.

ПОСРАМЛЕНИЕ СПИРЬКИ ЗАКИДОНА

Теперь в самый раз рассказать подробнее об удивительной школе в доме купца Собакина. Табличка возле одинокой кариатиды гласит:

ОБРАЗЦОВО-ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНАЯ ШКОЛА № I

Табличка потрескалась, потускнела. Оно и понятно. Вывесили ее еще в 1919 году. Все правильно решили новые власти. Здание прекрасное. Значит, и школа должна быть соответствующей, образцовой. Со всего города собрали в нее самых одаренных учеников, самых лучших преподавателей. А самого наилучшего назначили заведующим. Виктор Петрович Кузин, заведующий школой, был действительно удивительным педагогом. Знающие люди утверждали, что в нем пылал огонь гениальности. Виктор Петрович, наладив педагогический процесс, заскучал, заскорбел, ибо ничто не мешало школе показывать замечательные успехи в учебе, поведении и общественной жизни. А Кузину желалось, не терпелось совершать педагогические подвиги. Он жаждал исправлять души неисправимые, дарить стране толковых людей, еще совсем недавно имевших конфликты с Уголовным кодексом.

И Виктор Петрович добился своего. С настойчивостью коллекционера он собирал в своей школе учеников сомнительных — всяких хулиганов, драчунов, полууголовников и бездельников. Последних он не любил, говорил: «Жизнь может сыграть с молодым человеком всякое. Но вот лентяи, бездельники... Это же дар божий. Как и трудолюбие. Но лень — это ужасный дар!» Однако Кузин возился и с ними. Он ведал школой до тридцатого года. Вырастил из беспризорников и всяких брандахлыстов множество замечательных людей, которыми и поныне гордится наша страна.

Сколько стоило Кузину трудов заполучить в свою школу беспризорников, парнишек, искалеченных тяжелой жизнью!.. Вывеска Виктору Петровичу здорово помогла, поскольку на ней значилось: «Образцово-экспериментальная». По мысли организаторов школы слово «экспериментальная» должно было означать всего лишь то, что в школе этой применяются новые методы педагогики. Однако Кузин толковал слово это расширительно. И убедил власти. И он увидел первые плоды. Сын матерого уголовника в 30-м году получил диплом инженера!

Все поздравляли Виктора Петровича с педагогическими победами. А Виктор Петрович хирел, чах, приближался к могиле. Жалко ему было умирать. Именно — жалко. Не страшно. Человеку, прожившему жизнь честно, с пользой для людей, не страшно умирать.

И он умер.

И заведовать школой стал прекрасный педагог Канаев Егор Иванович. Он знал все. Одного только не ведал: как обращаться с учениками, вчерашними беспризорниками, уголовниками, хулиганами...

А по традиции в школу все присылали и присылали «трудных» учеников и учениц. Егор Иванович старался продолжать традиции своего замечательного предшественника. Покойный Кузин в бывшей людской купчины Собакииа — большой комнате с низкими потолками — организовал общежитие на десять коек, для иногородних и бездомных своих воспитанников. Егор Иванович продолжал дело, начатое его предшественником. В общежитии этом обитали бывшие беспризорники. Жили они коммуной, в свободное от учебы время мастерили табуретки, вырезали деревянные ложки, и это занятие давало им хлеб насущный. Общежитейские ребята держались несколько особняком, поглядывая на обычных учеников свысока. Они считали себя уже взрослыми, поскольку зарабатывали на жизнь. Учились получше «мелюзги», ибо у них были строго определенные часы для подготовки домашних заданий и дежурные преподаватели внимательно следили за распорядком дня. Одеты общежитейские были одинаково: серая куртка, под курткой синяя рубашка-косоворотка и черные грубого сукна брюки.

В общежитии числился и Спирька Закидон. Однако его койка почти всегда пустовала. И это было даже хорошо-. Как только появлялся Спирька, общежитейские ребята словно с ума сходили. Какой там порядок! Какая там дисциплина! Первым делом в школе устраивалась «Итало-Абиссинская война», п тогда уже с ума сходила вся школа. Мальчишки, девчонки, вперемежку, дубасили друг дружку учебниками, кипели массовые кулачные побоища... В самую гущу бойцов врезался с воплями и улюлюканьем могучий Спирька, вооруженный ногой

скелета, хранящегося в кабинете природоведения. Он крушил безжалостно «макаронников», нисколько, впрочем, не заботясь о том, чтобы разобраться, кто «макаронник», а кто «абиссинец». Да и мудрено было разобраться. Никто не хотел быть «фашистом». Но кого-то надо было тузить. Общежитейские несокрушимой фалангой врезались в толпу за Спирькой...

Шум! Гам! Победные вопли! Жалобные вскрики! А по коридору метался несчастный Егор Иванович, тщетно пытаясь утихомирить воспитанников, охваченных боевым азартом, и восклицал: