Документ этот был подписан мною, членом Военного совета фронта К. В. Крайнюковым и начальником штаба фронта В. Д. Соколовским.

Для ясности добавлю, что те задачи, которые мы ставили перед собой как неотложные, намечалось решить наличными силами. А наши просьбы о пополнении войск фронта до полной боевой мощи были связаны с перспективой подготовки к Берлинской операции, которая по-прежнему оставалась у нас впереди. Это было совершенно ясно, и вопрос заключался только в том, какой длины пауза отделит нас от неё и какого рубежа мы должны достигнуть до этой паузы.

План наш Ставка одобрила. Об этом мне сообщил по телефону начальник Генерального штаба А. И. Антонов. Да мы и не ожидали иного. Ведь перед тем на протяжении всей операции и Генеральный штаб, и Ставка все время получали от нас обстоятельную, правдивую информацию. Мы оставались в те дни, по существу, единственным фронтом, который продолжал продвигаться на запад и как магнит притягивал к себе резервы противника.

Несмотря на весь свой наступательный порыв, войска находились на пределе усталости, и планировать что-нибудь сверх предусмотренного документом от 16 февраля было бы совершенно нереально. Как ни горько было нам временно отказаться от целей, которые ставились в первоначальном плане, утвержденном Ставкой в конце января, мы считали своим долгом смотреть правде в глаза и в изменившейся обстановке сосредоточить внимание на тех задачах, которые на данном этапе действительно можно было решить.

План наш ещё передавался по телеграфу в Москву, а на правом крыле фронта 16 февраля возобновились ожесточенные наступательные бои, особенно упорные в районе городов Губен, Христианштадт, Заган, Зорау, где у противника размещался ряд крупных военных заводов, в том числе подземных.

К этому времени 4-я танковая армия достигла восточного берега Нейсе, хотя и на нешироком участке. Вслед за ней к Нейсе прорвались войска 3-й гвардейской и 52-й армий. Это заставило врага начать поспешный отход за реку Нейсе по всей полосе наступления нашей ударной группировки, от устья реки до города Пенцих.

Нами тотчас же были предприняты попытки с ходу преодолеть водную преграду и завоевать плацдармы на её западном берегу, как это предусматривалось планом. Но тут потребовалось от войск такое напряжение, что пришлось, в конце концов, отказаться от этого во избежание слишком больших и неоправданных потерь. Несколько захваченных нами маленьких плацдармов сами по себе ничего не решали, и я приказал оставить их и прочно закрепиться на восточном берегу Нейсе.

Наша 4-я танковая армия немедленно была выведена в резерв фронта для приведения в порядок и доукомплектования. Вскоре то же самое мы проделали и с 3-й гвардейской танковой армией. Но этому предшествовал один неприятный для нас эпизод, о котором следует рассказать. Он достаточно хорошо характеризует сложность обстановки и готовность противника воспользоваться любым нашим просчетом, чтобы изменить положение в свою пользу.

После успешного маневра и сокрушительного удара во фланг 19-й немецко-фашистской танковой дивизии П. С. Рыбалко возвратил корпуса в первоначальное положение. По пути в район Бунцлау один из них столкнулся с новой танковой дивизией врага, на этот раз с 8-й. Пока корпус вел бои, командарм, имея задачу выйти к Нейсе и захватить Гёрлиц, решил осуществить смелый двойной охват всей гёрлицкой группировки противника двумя корпусами, оставшимися в его распоряжении.

Такое решение, надо признать, было не из лучших решений Павла Семёновича. Дело в том, что ещё до того 6-й гвардейский танковый корпус уже вел напряженные бои на этом же направлении и не имел успеха. Теперь перед ним вновь ставилась, по существу, та же, задача, но выполнять её приходилось меньшими силами, в ослабленном составе, и, конечно, с ещё меньшими основаниями мы рассчитывали на успех.

Другому же корпусу, 7-му, командующий приказал форсировать реку Квейс и овладеть городом Лаубан.

Хорошо, что Рыбалко вскоре понял свою ошибку и начал перегруппировку сил. Однако к этому времени обстановка в районе успела резко измениться к худшему. Передовые части 7-го танкового корпуса были вынуждены прямо на марше вступать в бои с подошедшими танковыми резервами неприятеля. А остальные части этого корпуса, встретив сильное сопротивление на переправах, так и не смогли форсировать Квейс.

За последующие два дня немцы перебросили сюда свою 8-ю танковую, 408-ю пехотную и 10-ю моторизованную дивизии, вышли на тылы и во фланг нашего 7-го и отчасти 6-го гвардейского танковых корпусов и стали обходить армию Рыбалко с востока. Словом, обстановка создалась очень напряженная. Только совместными ударами всех трёх корпусов при поддержке войск 52-й армии Коротеева Павлу Семёновичу удалось в конце концов разгромить группировку противника, прорвавшуюся северо-восточнее Лаубана, и отбросить её на юг.

Оказавшись в эти дни на передовом командном пункте у генерала К. А. Коротеева, я имел возможность лично оценить сложность ситуации, возникшей у Рыбалко. Кому-кому, а уж мне-то было известно, что к тому времени во многих бригадах 3-й гвардейской танковой армии насчитывалось всего по пятнадцать — двадцать танков,

И все же командарм с честью вышел из этого незавидного положения. Надо отдать ему должное: поначалу несколько увлекшись, переоценив свои силы и недооценив противника, он в дальнейшем проявил и трезвый расчет, и завидное хладнокровие, а это в конечном счете и позволило ему сорвать достаточно опасный замысел немцев.