Я поворачиваюсь к нему и говорю:

— Пойди выпей чего-нибудь. Со мной ничего не случиться.

Он нерешительно мнется, потом все же удаляется.

Ко мне наклоняется мой новый знакомый:

— Я Марк.

— Сэм.

— Может, освежимся? Чего тебе принести?

Я совершено не разбираюсь в напитках, но часто слышала, как моя тетя Линда хвалит «Маргариту». Её я ему и заказала.

Коктейль оказался крепким. Жидкость огненным клубком скатилась внутрь моего желудка. Но я выпила всё до дна.

Сразу же почувствовала, что хмелею. Но это только поджигало меня. Второй коктейль, принесенный услужливым Марком, пошел легче, и я танцевала, чувствуя себя прекрасной и желанной. Короче, пьяные иллюзии захватили меня.

Вдруг меня за руку кто-то дернул, и я так рассердилась, что начал орать даже не смотря в лицо обидчику.

— Какого черта, мистер? Уберите свои лапы, а не то я буду вынуждена применить силу, — врала я, глядя в прорез рубашки виновника.

— Что ты здесь делаешь? — спросил до боли знакомый голос, и я резко вскинула голову.

Глаза Фрэнка полыхали яростью.

Как он догадался, что я здесь? Ну, конечно, Джон. В этой толпе, он бы в жизни, сам меня не нашел.

— Фрэнк, отвянь, — вальяжно проговорила я. — Расслабься, друг, ты сегодня не при исполнении. — Тут я увидела, что подошел Джон. — Джон, отлично справляется.

В голове проносилась лишь одна мысль: «Он не должен узнать, что я здесь из-за него».

— Немедленно на выход, — проскрипел Фрэнк и потащил меня через толпу танцующих людей.

Это было так унизительно. Меня охватило бешенство. И как только Фрэнк отпустил меня, чтобы открыть двери машины, я замолотила руками по его спине.

— Как ты смеешь? Я имею полное право здесь находиться, — кричала я.

Он спокойно отвел мои руки в стороны и прижал по бокам туловища.

— Ты достала меня своими выходками. Ты — это самое ужасное задание, которое у меня когда-либо было. Сейчас же залезай в машину, и поедем домой.

— Даже и не собираюсь, — проорала я в ответ и бросилась в темный переулок, убегая от него.

Я оторвалась на довольно большое расстояние. Плюс ещё было очень темно, я сняла туфли и бежала босиком. Но через некоторое время я услышала шаги за спиной.

Я громко завизжала, когда руки Фрэнка схватили меня сзади.

— Успокойся, — говорил он. — Успокойся.

Но по моим щекам уже ручьями текли слезы. Мне было обидно и за его отношения с блондинкой и за то, что он увозит силой меня домой. И наконец, я чувствовала себя просто дурой.

Я стала оседать на пол жалобно плача и приговаривая:

— Я устала. Устала от этой жизни. Я не кукла, я человек, — кричала я, отчаянно.

Фрэнк молчал.

— Где-то там, сироты….маленькие дети….у них никого нет….некому за ними ухаживать.… А я избалована жизнью, единственная дочь богатых родителей, испорченная роскошью, — я знала, что он не понимает, о чем я говорю, но мне нужно было выговориться, выплакаться и сегодняшний день стал крайней точкой моего терпения. — Но мне тоже очень одиноко… — я заскулила…. — Мне мало того, что меня просто спросят как дела….я хочу любви и заботы, а не дорогих подарков…хочу, чтобы, когда я болею со мной находились любящие меня люди, а не слуги…. А сироты ведь тоже этого хотят, я знаю, я часто у них бываю, — шептала я.

— Где? — Фрэнк смотрел на меня как-то странно.

Язык развязался, то ли от нервов, то ли от алкоголя.

— В детском доме. Каждый месяц хожу… Я ничего особенного им не несу, просто сладости. А они знаешь, как меня ждут? Глаза горят, ручки тянутся ко мне… — мой голос задрожал. — Я читаю им свои сказки. Конечно, и здесь не обошлось без фамилии. Простых людей, не пускают общаться с целой группой детей, я прихожу как писатель. А благотворительность от Макдауэлов принимают охотно.

— Ты пишешь сама сказки? — только и спросил он.

— Пишу. Сначала, я писала их сама себе. Об этом никто не знает. Мне было жаль отдавать свои мечты, самое сокровенное на печать. Но потом, я поняла, что детям нравиться. И не смей надо мной смеяться, — пригрозила я, ему, немного успокаиваясь.

Я затихла, смущенная своим откровением и, в тоже время, мне стало так легко на душе. Неожиданно, Фрэнк, наклонился ко мне и прижал мою голову к своей груди. Мы сидели на сыром асфальте погружение в свои мысли.