И снова погрузился архимандрит в молитву. Бледный свет наступающего дня уже проникал в окошко; все громче и громче становился гул народной толпы; изредка в этот гул врывался дальний, зловещий, звонкий рев вражеских труб.

Тихо отворилась дверь, и мягкими, неслышными шагами вошел в покои невысокий тучный монах, сотворив отцу Иоасафу уставный поклон.

— С чем пришел, отец казначей? — спросил архимандрит, вставая с колен.

— Худые вести, отец архимандрит! — жалобным, пугливым голосом ответил блюститель обительской казны, отец Иосиф Девочкин.

— Да будет воля Божия. Что стряслось?

— Да не знаю как и быть, просто голова кругом идет! Богомольцев-то, отец архимандрит, сколько в обитель набралось! Все келий заняты, все сараи, сенники и амбары… На земле вповалку лежат — ступить негде.

— Это, что ль, беда, отец казначей?

— Вестимо!.. Чем их поить-кормить будем? И к бою-то годных из них всего треть будет; а то все бабы да ребята, старые да убогие. С этакой силой не одолеть нам ляхов… Надо бы, отец архимандрит, усовестить их: пусть уходят из обители…

Грустная улыбка показалась на бескровных губах отца Иоасафа.

— Не властен я, отец казначей, порешить это дело без собора старцев обительских. Обожди, вон уж они собираются.

Один за одним входили в покои старцы в черных мантиях и клобуках. Были между ними подвижники древние с тяжкими веригами под иноческими одеждами, были и крепкие, сильные телом иноки, видавшие много на своем веку, поработавшие и на полях ратных мечом, послужившие и для дел государских мудростью. После трудного пути житейского ушли они от мира, но крепко печалились о родной земле и готовы были послужить ей личным опытом. Благословясь у отца-архимандрита, расселись старцы на высоких сидениях вокруг своего пастыря, печальные, молчаливые.

— Братия! — начал отец архимандрит. — Настала для обители година суровая… Обложила нас кругом рать ляшская, пришла пора постоять за веру, за царя и за землю родную. Отцы — помощники мои, споспешники мои — не оставьте меня, недостойного, советом да поддержкой вашей!

И, встав, отец Иоасаф в пояс поклонился братии.

— Допрежь всего, старцы, о богомольцах рассудить надо. Вот отец казначей говорит, что много лишнего народа набралось в стены обительские… Давать ли нам пристанище слабым, больным, женам, детям, старикам дряхлым?

Переглянулись соборные старцы, а затем обратили взоры на отца Корнилия, что рядом с архимандритом сидел. Служил в. былое время старец Корнилий в царской рати, светел был разумом и опытен.

— Святой Сергий не отвергал злосчастных, — вымолвил коротко отец Корнилий, и просветлели сумрачные лица иноков, и в безмолвном согласии наклонили свои черные клобуки все до одного.

— Слышал, отец казначей? — спросил архимандрит. Отец казначей склонил покорно голову.

Послышались у входа твердые, быстрые шаги, зазвенели мечи, и вошли в покои монастырские воеводы: дородный и высокий князь Долгорукий Григорий Борисович и приземистый Алексей Голохвастов. Первый улыбался, второй хмурился. Благословились воеводы…

— И мы к вам, отцы, на совет, — молвил князь, — ляхи кругом всей обители туры понаставили: на Волкуше-горе, в Терентьевской роще, на Крутой горе, на Красной горе, в Глиняном овраге… Скоро громыхать начнут из пушек да пищалей…

— Совсем обложили, — сказал, вздохнувши, Голохвастов.

— Я, отцы праведные, все башни сегодня крепким дозором обошел, пищали да пушки порасставил, ратных людей на места отрядил, — рассказывал князь Долгорукий. — Кажется, все в порядке. Силы только у нас маловато, кликнуть надо бы богомольцев да послушников, кои помоложе… Благословите, отцы!..

— Сами за тобой пойдем, воевода! — вскричал, поднимаясь с места, отец Иоасаф. — А из богомольцев давно уж немалое число на стены просилось. Присылали ко мне некоего молодца, чтобы их на богоборцев идти благословил…

— Исполать тебе, отче! Приумножится сила наша, отобьем ляхов от стен…

— Нелегкое дело, — прервал сотоварища воевода Голохвастов, выступая вперед. — Велика ли подмога от мужиков да от послушников? К оружию непривычны, оробеют в бою…

— Не греши, воевода! — молвил старец Корнилий. — За веру, за обитель святую всяк на смерть пойдет…

Гул прошел по толпе послушников и пришлых людей, что стояли у дверей открытых близ порога и жадно ловили каждое словечко.

— Не оробеем!..

— Веди, воевода…

А из самой толпы выступил Ананий Селевин, земно старцам поклонился.

— Отцы и воеводы! Первый на ляхов иду. Не обидел меня Бог мощью и духом… Благословите!..

— Я тебе говорил, воевода, — молвил князю Долгорукому архимандрит. — Вот молодец тот…

— Ладно, парень, приходи ко мне! — потрепал по плечу Анания князь, любуясь его осанкой богатырской.