— Нету, нету! — послышались лихорадочные голоса.

Один из казаков бросился к дверям.

— Батько Голода, батько Голода!

— Что такое? — спросил сотник, показываясь в дверях.

— Нет ляха!

— Как нет?

— Сквозь землю провалился! Нет его нигде! О, господи помилуй! Мы и огонь зажигали, — нет!

— Не может быть! Ой, и влетит вам от атамана. Убежал он, что ли? Заспались?

— Нет, батько, мы не спали. Из хлева он не мог выйти в нашу сторону.

— Тише, не будить атамана! Если не ушел, то должен быть здесь. А вы везде искали его?

— Везде.

— А на сеновале?

— Как же он мог на сеновал влезть, если он был связан?

— Дурень! Если б он не развязался, то был бы здесь. Поискать на сеновале! Высечь огня!..

Снова посыпались искры. Известие это сейчас же облетело всю стражу. В хлеву началась давка, которая бывает всегда, когда случится что-нибудь неожиданное: слышались торопливые шаги, торопливые вопросы и ответы, Советы сыпались со всех сторон.

— На сеновал! На сеновал!

— Осмотри снаружи!

— Не будить атамана, не то быть беде!

— Лестницы нет!

— Принести другую.

— Нигде нет!

— Сбегай в избу, нет ли там.

— О, лях проклятый!

— Полезай на крышу по срубам — через крышу пройдешь.

— Нельзя. Крыша выступает и обшита досками.

— Принести пики — по ним и взойдем! А, собака! Втащил и лестницу!

— Принести пики! — загремел голос Голоды.

Казаки бросились за пиками, а другие, задрав головы, смотрели на крышу. Сквозь открытые двери в хлев проникал утренний свет, а в его неверном освещении виднелось квадратное отверстие сеновала, темное и безмолвное.

Снизу раздались отдельные голоса:

— Ну, пане шляхтич! Спусти лестницу и слезай! Все равно не уйдешь! Зачем людей утруждать! Слезай, слезай!

Тишина.

— Ты умный человек! Если б это тебе помогло, ты бы сидел там, но ведь это тебе не поможет — и ты слезешь добровольно, ты добрый!

Тишина.

— Слезай! А не то мы сдерем тебе шкуру со лба и бросим головой на навоз. Но Заглоба оставался глух как к угрозам, так и к лести и сидел в темноте,

как барсук в своей норе, приготовляясь к отчаянной борьбе. Он только сильнее сжимал свою саблю, сопел и шептал про себя молитву.

Между тем принесли пики, связали их по три вместе и поставили острием вверх. Пану Заглобе пришло в голову схватить их и втянуть наверх, но он сообразил, что крыша может оказаться слишком низкой и ему не удастся втянуть их совсем.

Хлев между тем наполнился казаками: одни светили лучинами, другие принесли кольев, решеток от возов, но так как они были коротки, то наскоро связывали их ремнями. По пикам трудно было взобраться, но охотники нашлись.

— Я пойду! — отозвалось несколько голосов.

— Подождите, пока свяжут лестницу! — сказал Голода.

— А что, батько, если попробовать по пикам?

— Василий влезет! Он лазит, как кот!

— Попробуй!

— Эй, осторожнее! — шутили другие. — У него сабля, он тебе голову снесет, вот увидишь!..

— Схватит тебя за волосы и отделает, как медведь!

Но Василий не испугался.

— Он знает, что коли тронет меня хоть пальцем, то задаст ему перцу атаман, да и вы, братцы, — сказал он.

Слова эти были предостережением для пана Заглобы, который сидел не шевелясь.

Казаки, как это часто бывает между солдатами, пришли в веселое настроение духа; все это происшествие начинало забавлять их, и они продолжали подшучивать над Василием:

— Одним дурнем меньше будет на белом свете!

— Он не будет раздумывать, как мы ему отплатим за твою голову! Он — смелый молодец!

— О-го-го! Да ведь это оборотень! Черт его знает, во что он там обернулся! Это колдун! Кто знает, кого ты найдешь там, Василий!

Василий, который плюнул уже себе на ладони и взялся за пики, вдруг остановился.

— На ляха пойду, — сказал он, — а на черта не пойду!

Между тем лестницу связали и приставили ее к отверстию, но и по ней взбираться было трудно, так как она гнулась и тонкие перекладины трещали под ногами. Первым начал влезать вверх Голода, говоря:

— Ты видишь, пане шляхтич, что это не шутки? Ты уперся и хочешь сидеть наверху — сиди, да только не защищайся, потому что мы тебя достанем, хотя бы пришлось разобрать весь хлев. Не будь же глуп!

Наконец голова Голоды достигла отверстия и стала уходить в него. Вдруг раздался свист сабли, дикий крик, казак зашатался и упал к своим с разрубленной надвое головой.