Богун с Заглобой ехали рядом молча, в глубоком раздумье. Заглоба дергал усы, и видно было, что голова его усиленно работает, может быть, он обдумывал, как выйти из этого неприятного положения. Порой он что-то ворчал себе под нос, то смотрел на Богуна, на лице которого отражались попеременно то неудержимый гнев, то печаль.

"Странное дело, — думал Заглоба, — такой красавец, а не умел привязать к себе девушку. Правда, он казак, но зато — знаменитый рыцарь и подполковник; рано или поздно, если не пристанет к мятежникам, он получит дворянство, — все это зависит от него самого. Пан Скшетуский — кавалер на славу и красивый, но ему и равняться нельзя с этим писаным красавцем. Ой, сцепятся они при встрече!.. Оба забияки каких мало!"

— Богун, ты хорошо знаешь пана Скшетуского? — спросил вдруг Заглоба.

— Нет! — ответил коротко атаман.

— Трудно тебе будет с ним сладить. Я видел собственными глазами, как он вышиб дверь Чаплинским. Настоящий Голиаф, — и пить, и бить мастер!

Атаман не отвечал, и снова они углубились в свои мысли и заботы, а пан Заглоба повторял время от времени: "Так, так, делать нечего!"

Прошло несколько часов. Солнце ушло к западу, на Чигирин, с востока подул холодный ветерок. Пан Заглоба снял рысий колпак, провел рукой по вспотевшей голове и повторил еще раз:

— Так, так, делать нечего!

Богун точно очнулся от сна.

— Что ты сказал?

— Говорю, что сейчас стемнеет. Далеко еще?

— Недалеко.

Действительно, через час совершенно стемнело. Они въехали в густой яр; на краю яра блеснул огонек.

— Это Розлоги! — сказал вдруг Богун.

— Да? Брр! Что-то холодно в лесу! Богун придержал лошадь.

— Подожди-ка! — сказал он.

Заглоба взглянул на него. Глаза атамана, которые обладали тем свойством, что светились в темноте, теперь горели как факелы.

Они долгое время стояли неподвижно на краю яра. Наконец вдали послышалось фырканье лошадей. Это подъезжали из глубины леса казаки Богуна.

Есаул приблизился к Богуну за распоряжениями; тот прошептал ему что-то на ухо, и казаки остановились.

— Едем! — сказал Заглобе Богун.

Вскоре перед ними показалась темная масса дворовых строений, сарай и колодезные журавли. На дворе было тихо. Собаки не лаяли. Полная золотая луна заливала своим светом постройки. Из сада доносился запах цветущих вишен и яблонь. Всюду было так спокойно, ночь была такая дивная, что недоставало только звуков торбана под окнами красавицы-княжны.

Кое-где в окнах светился еще огонь.

Два всадника подъехали к воротам.

— Кто там? — раздался голос ночного сторожа.

— Не узнаешь меня, Максим?

— Это ваша милость! Слава богу!

— Во веки веков! Отворяй. Ну, что у вас?

— Все хорошо. Ваша милость давно уж не были в Розлогах.

Ворота пронзительно заскрипели, через канаву перекинули мост, и всадники въехали во двор.

— Слушай, Максим, не запирай ворот и не подымай моста, мы сейчас едем назад.

— Что же, ваша милость, точно за огнем?

— За огнем и есть… Привяжи лошадей к столбу.

Курцевичи еще не спали. Они ужинали в сенях, увешанных разным оружием и тянувшихся во всю ширину дома, от майдана до сада с другой стороны. При виде Богуна и Заглобы все вскочили. На лице княгини выразилось не только удивление, но неудовольствие и страх. Молодых князей было только двое: Симеон и Николай.

— Богун! — воскликнула княгиня. — А ты здесь что делаешь?

— Приехал тебе поклониться, мать. Разве ты не рада мне?

— Рада-то рада, а все ж чудно мне, что ты приехал; я слыхала, что ты Чигирин охраняешь. А кого еще послал нам Господь?

— Это пан Заглоба, шляхтич, мой приятель!

— Мы рады вашей милости, — сказала княгиня.

— Рады, — повторили Симеон и Николай.

— Пани, не вовремя гость — хуже татарина, — отозвался Заглоба, — но ведомо и то, что, кто хочет попасть в царствие небесное, должен путника приютить, голодного накормить и жаждущего напоить.

— Так садитесь, ешьте и пейте, — сказала старая княгиня. — Спасибо, что приехали. Но тебя, Богун, я никак не ожидала; должно быть, у тебя какое-нибудь дело ко мне?

— Может, и есть, — медленно сказал атаман.

— Какое же? — тревожно спросила княгиня.

— Придет пора, поговорим… дайте отдохнуть. Я прямо из Чигирина еду.

— Значит, спешил к нам?

— А куда же мне спешить, как не к вам? Княжна здорова?

— Здорова, — сухо ответила княгиня.

— Хотел бы я ею глаза натешить!