— Вы столько же знакомы с войной, сколько монашенки с мужчинами; у вас новенькое, надушенное платье, но я постараюсь держаться от вас подальше. О, кто не нюхал военного чесночку, тот не знает, какие он выжимает слезы! На войну вам не принесет жена ни подогретого пива, ни похлебки с вином! Скоро ваши животики высохнут, как творог на солнце Я знаю уже, я бывал в разных переделках и захватил много знамен, но не одно не доставалось мне с таким трудом, как под Константиновой. Черт бы их взял, этих запорожцев! Семь потов сошло с меня, пока я ухватился за древко. Спросите Скшетуского, который убил Бурдабута: он видел это собственными глазами и любовался. Попробуйте крикнуть казаку: "Заглоба!" — и вы увидите, что он вам скажет. Но что вам рассказывать, вы только и знаете, что бить мух хлопушкой по стенам.

— Как же это было? — спрашивала молодежь.

— Вы хотите, чтобы у меня язык загорелся во рту, как деревянная ось в телеге?

— Надо смазать! Эй, вина! — кричала шляхта.

— Это дело другое! — отвечая Заглоба, радуясь, что нашел благодарных слушателей, и опять рассказывал все сначала, от путешествия в Галат и бегства из Разлог до взятия знамени под Константиновом, а они слушали, разинув рты и ворча по временам, если Заглоба уж слишком начинал трунить над их неопытностью.

Весело и шумно проводили время в Збараже, так что старый Зацвилиховский и другие удивлялись, что князь так долго допускал эти пиры; а он все сидел дома, видно, нарочно, чтобы перед новыми битвами дать всем насладиться удовольствиями. Скшетуский по приезде сейчас же попал в этот водоворот. Ему хотелось отдохнуть среди товарищей, но еще больше попасть в Бар, к своей возлюбленной, где он думал забыть о всех тревогах и горестях в ее объятиях Он немедленно отправился к князю, чтобы дать отчет о походе под Заславль и получить позволение уехать.

Князь переменился до неузнаваемости и так перепугал его своим видом, что Скшетуский невольно задал себе вопрос: "Тот, ли это вождь, которого я видел под Махновкой и Константиновом?" Перед ним стоял человек совсем согнувшийся, с впалыми глазами, запекшимся губами, как бы снедаемый какой-то тайной болезнью. На вопрос, здоров ли он, князь сухо ответил, что здоров, а поручик не смел больше расспрашивать и, дав отчет о своей командировке в Заславль, начал просить, не может ли он оставить на два месяца полк, чтобы жениться и отвезти жену в свое имение Скшетушево.

Князь словно проснулся Свойственная ему доброта отразилась на угрюмом лице, и, обняв Скшетуского, он сказал:

— Теперь конец твоему мучению. Поезжай, поезжай! Благослови тебя Бог! Я сам бы хотел быть на твоей свадьбе; я это должен княжне как дочери Василия, а тебе как другу, но в настоящее время не могу. Когда ты хочешь ехать?

— Хоть сегодня!

— Так поезжай завтра, но только не один. Возьми три сотни татар Вершула, чтобы они проводили твою жену. Они тебе и потом пригодятся, потому что там шляются теперь целые шайки мятежников. Я дам тебе письмо к Андрею Потоцкому, но пока я его напишу и пока ты сам соберешься, время пройдет до завтрашнего вечера.

— Как прикажете, милостивый князь. Но осмелюсь еще просить вас отпустить со мною Володыевского и Подбипенту.

— Хорошо. Приди завтра проститься и получить мое благословение. Мне хочется послать княжне что-нибудь на память. Будьте счастливы, вы достойны друг друга.

Рыцарь обнял колени обожаемого вождя, который несколько раз повторял:

— Бог тебя благословит! Но приди еще завтра проститься со мною.

Однако поручик не поднимался и не уходил, как будто собирался еще просить о чем-то; наконец он решился:

— Ваша светлость!

— Ну что еще? — спросил ласково князь.

— Простите мою смелость, но… мое сердце разрывается. Что с вами? Горе ли угнетает вас или болезнь?

— Этого ты не должен знать! — сказал князь громко. — Приходи завтра.

Скшетуский ушел опечаленный.

Вечером пришли к нему на квартиру Зацвилиховский, Володыевский, Лонгин Подбипента и Заглоба. Они сели за стол, и тотчас появился Жендян с кубками и бочонком.

— Во имя Отца и Сына! — воскликнул Заглоба. — Твой юноша, вижу, восстал из мертвых.

Жендян подошел к нему и обнял его колени.

— Я не воскрес, но и не умер благодаря вашей милости,

— И попал на службу к Богуну, — сказал Скшетуский.

— Зато его повысят чином. Не сладко было тебе служить там; вот тебе тапер, утешься.

— Покорно благодарю вашу милость, — ответил Жендян.

— О, — сказал Скшетуский, — он на все руки мастер! Столько добра накупил у казаков, что нам с вами и не купить, хотя бы вы продали все свои имения в Турции.

— Неужели? — воскликнул Заглоба. — Оставь же себе мой талер и расти на здоровье, он пригодится тебе, если не на крест, то хоть на виселицу… Хороши у него глаза! — И Заглоба, схватив Жендяна за ухо и дернув его слегка, продолжал: — Люблю молодцов и предсказываю тебе, что бы будешь человеком, если только не сделаешься скотом. А как тебя твой Богун поминает теперь?

Жендян усмехнулся; ему польстили слова и ласки Заглобы, и он ответил:

— Я что! А вот как он вас вспоминает! Как вспомнит, так зубами и защелкает, как волк!

— Иди к черту! — крикнул вдруг с гневом Заглоба. — Что ты там бредишь?

Жендян ушел, а собеседники начали говорить о завтрашнем путешествии и о счастии, ожидающем Скшетуского. Мед развеселил Заглобу, и он начал приставать к поручику то с будущими крестинами, то с ухаживанием Андрея Потоцкого за княжной. А Лонгин все вздыхая