Несмотря на то, что Аль шел вслед за своим спутником, у него было странное чувство, будто рядом никого нет, будто он — один, наедине с горами, которые не просто держали странников в ладонях, но, склонившись над ними, что-то тихо нашептывали, обдувая задумчивым вздохом — дыханием ветра. Они звали к себе, но при этом не принуждали, нет — оставляли странникам ровно столько свободы, сколько те хотели получить сами: свободу идти по проведенной горами узкой тропе и свободу, презрев все, прыгнуть с вершины в бездну…

— Странные они… — сорвалось у юноши с губ.

— Кто? — не оглядываясь, спросил великан.

— Горы.

— Почему странные?

— Они… — он не сразу нашелся, что сказать. — Вот равнины — они зовут нас, привязывают к себе, не желая отпускать, потому что мы им нужны, как будто без нас у них не было бы никакой жизни. А горы… Они уважают странников, но и себя тоже. Они… они не нуждаются в нас, в людях. Живут себе своей собственной жизнью… Я… Я чувствую себя песчинкой у их ног, но песчинкой, которая, поднявшись на их вершину, может ощутить себя повелителем мира… — прикусив губу, Аль поморщился, решив, что сказал лишнего. И что это вдруг его потянуло на откровение? Горный воздух опьянил, что ли?

Однако, к его удивлению, Ларг не рассмеялся, не упрекнул его за глупые фантазии, нет, он кивнул:

— Есть два… вида людей, идущих в горы. Одним нужно оказаться по другую их сторону. Для таких они — тяжелый, опасный участок пути, и больше ничего. Они могут выучить все тропы, но никогда не научатся чувствовать этот мир, который так и останется для них чужим, как бы долго они по нему ни бродили… Другие идут в горы ради самих гор — их красоты, чистоты и мудрости, а еще — ради этого мига на вершине… Я рад, что ты — из их числа.

— Это было испытание, да? — нахмурившись, взглянул на спутника Аль. — Мы поднялись сюда только поэтому? Хотя могли бы не терять время? Но мы должны спешить! И какая разница, что я думаю, чувствую, вижу, да вообще, кто я, когда моим близким, всем в десятом царстве угрожает страшная опасность! Ведь кочевники, это… — его глаза горели. — Это даже хуже заговора! А если одна беда придет вслед за бедой? Если… Мне страшно подумать, что случится, если…

— Порой нужно потерять день, чтобы потом обрести жизнь. Экономя же минуты, можно лишиться всего… Я не говорю, что без этого подъема нельзя было обойтись, потому что было можно, да. Был и другой путь. Чуть короче. Чуть — не больше чем на минуту. Ту, что мы стоим здесь и говорим. Но кто знает…. Ладно, — отбросив размышления, он, поправив мешок за спиной, вновь двинулся вперед, — действительно, не будем терять время. Тем более что я уже вижу: все, что надо понять, ты поймешь сам, все, чему я могу тебя научить, ты выучишь быстрее, столкнувшись с необходимостью этих знаний.

Аль несколько опасался спуска, боясь, что на скользкой, покрытой ледяной коркой дороге будет невозможно удержаться. Но, когда он уже решил: "И пусть скользко. Можно ведь и скатиться вниз. Так будет даже быстрее…", оказалось, что на тропе нет не только ни одного осколочка градин, но даже следа дождя.

Она была совершенно суха и прочна — камни стояли на своих местах, не стремясь в последний миг выкатиться из-под ног. Это была загадка, которую юноша сам разгадать не мог, а спросить, отвлекая внимание спутника от дороги, не решался.

— Не удивляйся, — Ларг не видел его лица, однако и без того прекрасно понимал, что должен был чувствовать паренек, — здесь так часто: по одному склону горы лупит град с дождем, а второй стоит, освещенный солнцем… Впрочем, так ведь не только в горах. В полях тоже бывают удивительнейшие моменты. Вот мне доводилось стоять по одну сторону дороги, в то время как по другую лил дождь. И его стена разделяла дорогу пополам: одна часть совершенно сухая, серая, а вторая — черная, набухшая от воды…

— Чудо! — восторженно прошептал юноша.

— А тебе что ж, ни разу не случалось….

— Нет, — хмуро глядя себе под ноги, бросил Аль, — я и под дождь-то не попадал.

— Ты что, из дворца вообще никогда не выходил?

— Ну… — ему не хотелось признаваться, что, в общем-то, так оно и было. — Иногда…

— Понятно, — отрезал Ларг. — А я-то удивляюсь, что ты за парень такой: весь в себе, в фантазиях, из которых и уши не торчат… Теперь понятно: у тебя же просто нет больше ничего. Ты так привык, что что-то происходит лишь в выдумках, что даже путь с торговым караваном воспринимал как часть фантазии.

— Но сейчас все не так, — он не просто чувствовал это — был совершенно уверен. — Я… Я словно проснулся от странного, затянувшегося сна… И, потом, теперь у меня кое-что есть. Эти горы.

— Что ж, могу тебя обрадовать: скоро у тебя будет нечто большее, много большее — весь мир.

— Как это? Я… Я совсем не собираюсь его завоевывать, — он даже смутился, — может, во снах я и видел себя владыкой мира, но это только сны, ничего больше. Я знаю, это не для меня. Я… Поверь мне, Ларг, я искал повелителя дня совсем не для того, чтобы он сделал меня царем всех царей. Я хотел…