— Отлично, Володя! — закричал я. — Я всегда считал тебя порядочным человеком. И три рубля сэкономишь, в хозяйстве пригодятся…

— Лушин, не выступай… Мы еще с тобой по шоркам вдарим!

— Нет уж, уволь.

— Брезгуешь?

— Как-то непривычно.

— А есть ха-рошенькие!

— Вы бы поосторожней, кобели! — вмешался Камбала. — За шорок вам головы поотрывают.

— Кто не рискует, — произнес Гордиенко чужую услышанную фразу, — тот не пьет шампанское.

— Тебе только шампанского не хватало. Ведро!

— Кстати, — вспомнил я и, желая сменить тревожную тему разговора, сказал: — Есть повод выпить!

Все оживились, закричали: «Какой?»

— День рождения вождя. Забыли? — произнес я и посмотрел, какое впечатление произвел. — Завтра двадцать второе апреля!

— Правильно, — согласился Сашка-блатной. — У нас в зоне в этот день всегда беседу проводили.

— Ну вот! А вы все про девиц… Приедет Бенюх, может, какую премию даст.

— Деньжата не помешали бы, — мечтательно произнес Пойкин, подав из угла голос.

— Да, — согласился Гордиенко. — У механизаторов калым, а нам взять неоткуда.

— Своровали бы чего-нибудь! — посоветовал Блатной.

— А чего тут своруешь, тут не стройка. А своруешь, так не продашь.

— Ну да, не продашь. Самогонка-то всегда найдется.

— На стройке сегодня флаги вывешивают. Завтра пьянка будет, — вздохнул с грустью Гордиенко. — Конечно, не так, как на май. Но бутылку на двоих возьмут.

— Это кто как, — определил Камбала. — Ваш Костыль каждый день бухой.

— У нас теперь Опанасенко бугрит, Костыля списали, — произнес Гордиенко.

Вот это новость! Я и не слышал об этом.

Спросил:

— Ну и как он, этот Опанасенко?

— Сознательный! Я его спрашиваю: «Ну чем лучше-то стало?» А он мне: «Ты не увидишь, ты все брюхом меряешь». Вот падло! Был бы я у власти, я бы такого первого задавил.

— Потому тебя и не поднимают, — наставительно произнес Камбала. — Тебя еще больше опустить надо.

— Это хрен в зубы. Больше, чем могут они, — Гордиенко вытянул ладони и растопырил пальцы, — не опустят.

Перебранка продолжалась, постепенно затухая. Всегда так: то песни вместе поют, то вдруг полаются. Черта это, что ли, наша, подумал я, ссора всегда сторожит веселье.

И вдруг странная мысль мелькнула у меня.

Да ну, глупость — отмахнулся я. Ребячество!

Да кому это надо? Сашке-уголовнику? Или хохлу Гордиенко? Может, Пойкину, если проснется?

Я подумал: достану-ка я флаг и завтра повешу его на высокую елку.

Идея, конечно, была глуповата. Да и я уже был не тот романтический персонаж, который уезжал с рюкзаком с Казанского вокзала несколько лет назад.

Но что-то в этой затее было привлекательное, мальчишеское. А почему, собственно, не слазить на елку? Это же так интересно.

Ничего не объясняя бригадиру, я попросил отпустить меня с утра часа на два. Сказал: «По личному делу».

Я не представлял, какую задал себе головоломку. Это на Запсибе — километры красной материи. В любом красном уголке общежития — бери сколько хочешь. Можно даже сразу с древком. А то упрешь и бархатное знамя.

Я ходил по деревне, искал хотя бы клочок кумача.

Увидел: двое мужиков мастерили сани для лошади. Подумал: «Есть ли на земле еще место, где весной мужикам делать было бы нечего?»

Сдержал себя, хотя было очень смешно: снег вот-вот сойдет, а они — сани. Подошел, поздоровался. «Кто у вас главный?» — спросил.

— А что такое? — насторожились мужики.

— Мне нужно… — я запнулся. Ну как им объяснить, что мне нужен красный флаг. Такая же нелепость, как и сани в такую пору. «Чем я умнее их?»

— Флаг мне нужен. Обыкновенный красный флаг. Неужели непонятно?

— Чего-чего?

Люди смотрели на меня, совершенно остолбенев.

Наконец до них дошел смысл просьбы.

— Флаг?.. Это к бригадиру, — протянули они с опаской.

Я и сам понял, что без начальства тут не обойтись.

— А у нас нет флага, — уточнил один, что помоложе.

— Я это понял, — сказал я.

— А на кой хер он нам нужен!.. — заключил другой, постарше.

Я решил не обострять ситуацию и не отвлекать людей от их занятия. Спросил: