Несколько дней спустя газеты сообщили об арестах, вызванных «террористическими и антинациональными актами». Было захвачено оружие, сброшенное на парашютах. Каранто радовался. Значит, и в самом деле нашлись люди, готовые к вооруженной борьбе.

— Если так дальше пойдет, — сказал он, — мы вступим в драку прежде, чем твой приятель Бертье. И нам придется куда труднее, чем ему.

Так они жили до самого февраля. Они уже знали наизусть все истории дровосека, но не мешали ему предаваться воспоминаниям. Старик всем распоряжался, готовил пищу, распределял работу. Однажды Каранто в шутку назвал его «сержантом». Дровосеку это доставило такое удовольствие, что с того дня они его иначе не называли.

В начале февраля молодые люди узнали из газет о том, что создана так называемая французская милиция и отборная часть — французская гвардия. Фермер, принесший газеты, был встревожен.

— Пока нам приходилось иметь дело с фрицами, — сказал он, — можно было надеяться их околпачить, но если уж шпиками стали французы, дело дрянь.

— Вы и вправду думаете, что все это затеяли для того…

Жюльен не закончил фразу. Они без слов поняли друг друга. Бандорелли покачал головой. И только. Было воскресенье, седьмое февраля 1943 года. Погода стояла серенькая, низко нависали облака, и западный ветер нес с собой влагу.

— Мне пора, — сказал фермер. — Пожалуй, еще до наступления ночи разыграется непогода.

Он поднялся и поглядел на солдат; день угасал, в маленькое оконце вливался тусклый свет; Бандорелли явно не хотелось оставлять их в таком грустном настроении, он наклонился над столом и стал рыться в газетах. Найдя статью, которую искал, он подошел ближе к свету и медленно сказал:

— Война, может, кончится гораздо раньше, чем думают. Вот, послушайте: «После героического сопротивления, продолжавшегося два месяца, Шестая армия фельдмаршала Паулюса вынуждена была сложить оружие в Сталинграде перед лицом превосходящих сил противника». Я слушал передачу из Лондона. Би-би-си утверждает, что это не просто разгром, а настоящая катастрофа для немцев.

Фермер пожал всем руки и вышел. Когда дверь за ним захлопнулась, дровосек взял газету.

— Надо и мне это прочесть, — промолвил он. — Казаки всегда были отчаянные солдаты! И все же в четырнадцатом году русская военная машина… Но дело не в этом, главное, что солдаты…

Старик снова пустился в воспоминания, но Жюльем его не слушал. Мысленно он был в Кастре с группой товарищей, спустившихся с гор. Они с юга атаковали немцев, которые закрепились возле заставы. Потом бой шел на улице Вильнев, и раненого Жюльена внесли в дом к Сильвии. Девушка вместе с матерью ухаживала за ним, а папаша Гарюэль, грозный папаша Гарюэль, плакал от полноты чувств.

Однажды вечером, возвратившись с лесосеки, они застали в хижине поджидавшего их пастушка с фермы. Жюльен сразу же почувствовал, что мальчик принес дурную весть. На столе лежало письмо. Белый конверт казался слишком ярким пятном в мягком полумраке небольшой комнаты с потемневшими деревянными стенами. Перед тем как взять это письмо, Жюльен спросил:

— Что случилось?

— Хозяин там обо всем пишет. Он послал меня сюда потому, что нынче после обеда на ферму нагрянули жандармы.

Трое мужчин молча переглянулись. Жюльен вдруг понял, как сильно он привязался и к этой дощатой хижине, и к старику, и к той жизни, какую они здесь вели, — жизни, чем-то напоминавшей мальчишескую игру.

— Погляди-ка, что там написано, — сказал дровосек.

Жюльен разорвал конверт. Бандорелли просил их уходить как можно скорее. Он указывал место на горе, где им следовало укрыться, и советовал держаться подальше от проезжих дорог.

— Да он рехнулся! — вышел из себя старик. — Не можете вы так уйти, без проводника. — После короткого колебания он прибавил: — Я сам пойду. Пойду с вами.

— Нет, — возразил Каранто.

— Хозяин велел мне проводить вас до Сломанной скалы, — сказал пастушок. — А оттуда вам надо будет идти все прямо да прямо.

Молодые люди посмотрели друг на друга. Жюльен понял, что Каранто думает об их первой ночи в горах.

— Он хочет, чтобы они нынче же вечером и отправлялись? — спросил дровосек.

— Вот именно, — ответил пастушок. — Хозяин говорит, что, если уж жандармы пожаловали, значит, что-то пронюхали и могут заявиться сюда к вам завтра спозаранку. Может, крестьяне из деревни видели, как вы работали в нижних лесосеках. А потом хозяин сказал, чтобы вы, как только прочтете письмо, тут же и сожгли его.

Старик пожал плечами. Он растерянно топтался между потухшей печью и столом, беспомощно уронив свои большие жилистые руки. Казалось, он обессилел, раздавлен новостью. И только ворчливо повторял:

— Да он рехнулся… Совсем рехнулся… Не можете вы так вот сразу взять да и уйти…

Солдаты, не говоря ни слова, собирались в дорогу. Они достали из-под соломы винтовки, вещевые мешки и ранцы, обмундирование. Пастушок протянул им буханку хлеба, сало и сыр, которые он принес с фермы. В письме Бандорелли говорилось, что в горах уже создана боевая группа. Ее предупредят об их приходе, и навстречу им вышлют проводника. Молодым людям надо будет спросить у него, как пройти к источнику пресной воды. Это пароль. Жюльен подумал о встрече с другими бойцами, и на душе у него стало веселее. Неужели и впрямь начинается вооруженная борьба? Неужели они наконец примут участие в войне? Он одновременно и надеялся на это и боялся; представлял себе лагерь вооруженных людей и обводил прощальным взглядом хижину, где они так славно жили в обществе старого дровосека.