— А у вас найдется повозка?

Старик улыбнулся. Казалось, он даже рад неожиданному приключению. У Жюльена было такое чувство, что старик ощутил себя участником войны.

— Нет, повозки у меня не найдешь. Я расчищаю лесосеку и вяжу вязанки дров. Потом за ними приезжают на лошади с фермы. Повозки у меня нет, но раненых я в своей жизни немало возил. Пошли.

Выпив горячего кофе, Жюльен немного согрелся. Старик надел охотничью куртку, сунул в задний карман косарь, два мотка веревки, и они тронулись в путь.

Когда они пришли к тому месту, где лежал Каранто, Жюльен уже выслушал немало историй о войне 1914 года. Этот худой, коротконогий старик, шагавший ровно и споро, вспоминал о том же, что и отец Жюльена, что и перевозчик, живший возле реки Лу. Он умолкал только для того, чтобы перевести дух или когда дорога уж очень круто устремлялась кверху, но Жюльен так устал, что почти его не слушал. До его ушей лишь смутно доносился голос спутника, перемежавшийся с хлюпавшей у них под ногами водой и шумом мокрых ветвей.

Старик срубил два высоких и тонких ясеневых дерева, очистил их от веток. Положил поперек обе винтовки и натянул на образовавшуюся раму шинель Жюльена. Позади торчали гибкие вершины молодых ясеней.

— Возьмешься спереди за один ствол, а я ухвачусь за другой. И малому будет лучше — стволы-то ведь пружинят, да и нам не так тяжело тащить.

Они прикрепили брезент поверх этих самодельных саней и уложили на него больного. Каранто все еще был без сознания, он все время стонал, лицо у него налилось кровью.

— Не иначе как распаление, — пробормотал старик. — Я эту штуку хорошо знаю, от нее мой брат помер. Ему всего тридцать два года было. Вот и он так выглядел. В точности. До того похоже.

Все это он произнес совершенно спокойным тоном, с неизменной своей улыбкой, от которой лицо его собиралось в морщины. Когда приготовления были закончены, старик поднял с земли ранец Каранто и приладил его за плечами.

— Оставьте, я сам понесу, — сказал Жюльен.

Старик нахмурил брови.

— Что это ты выдумал? — рассердился он. — Неужели я никогда ранца не таскал? Давай берись за другой ствол и шагай в ногу со мною. Нам повезло, что дождь идет, дерево лучше в колеях скользить будет.

Они с огромным трудом добрались до лачуги дровосека. Дорога все время вилась по склону, и каждый раз, когда служившие полозьями стволы выскакивали из колеи или натыкались на камни, самодельные сани кренились набок. На крутых тропинках Жюльен и дровосек старались нащупать ногами корни деревьев, чтобы найти в них опору, но, несмотря на это, скользили, и старик дважды тяжело падал на колени. От малейшего толчка больной стонал; по его лицу струился пот, руки у него тряслись. Старик проклинал свои башмаки, повторяя, что все дело в них, а вовсе не в возрасте, что сил у него еще достаточно. Жюльен молчал, стиснув зубы; в голове он ощущал странную пустоту, но взгляд его был прикован к дороге: он напряженно всматривался в каждый ее поворот, в каждое дерево, в каждый просвет в завесе тумана. Он не произносил ни слова, так как знал, что если даст волю ярости, то она унесет с собой его последние силы.

Наконец они дотащились до домика дровосека; поспешно подняли Каранто, внесли в комнату и положили прямо на пол между печкой и отодвинутым к стене столом.

— Разденем-ка его поскорее, — сказал старик. — А после уложим в мою постель.

Полотенца у дровосека не было, и им пришлось растереть раздетого догола Каранто старой пропыленной мешковиной.

— Это ему только на пользу, — бормотал старик, — от дерюги враз согреется.

Больной не спал, но его мутные глаза бессмысленно блуждали; казалось, они были погружены в мир, созданный его горячечным воображением.

Они опустили Каранто на соломенный тюфяк. Простыней у дровосека тоже не было, на тюфяке лежали только две козьи шкуры да грубое темное одеяло, все в дырах и заплатах.

— Оно у меня еще от армии осталось, — с гордостью сказал старик. — Всю кампанию со мной проделало. Ему теперь будет тепло, твоему дружку.

— Да, хорошо, конечно, что мы его уложили, но его ведь еще и лечить надо.

— Я, как только поглядел, сразу понял, что у него распаление, — сказал дровосек. Он посмотрел на Жюльена, немного подумал и неторопливо прибавил: — Ты тоже ложись. Там, в пристройке, есть солома. А я схожу на ферму. У них, надо быть, все найдется.

— Ему нужен врач…

— Не беспокойся. У тебя и у самого вид неважнецкий. Поешь чего-нибудь да ложись-ка спать.

Жюльен представил крутую дорогу, о которой говорил ему старик, но не нашел в себе сил отказаться. Он вспомнил о грязи и о том, как трудно будет идти дровосеку, но вместе с тем неотступно думал о соломе и чувствовал, что усталость буквально пригвоздила его к колоде, на которую он тяжело опустился. Съев ломоть хлеба с сыром, Жюльен поплелся за стариком; тот обогнул лачугу и открыл дверь, похожую на ту, что вела в комнату. В маленьком чулане — в нем было не больше двух квадратных метров — лежала куча соломы.