Шрифт:
Прибежали в лес, а охотнички тут-как-тут: грох в солдата — и убили. Дед стоит: что ему делать? бежать? — и его застрелят, и вспомнил, что перекувырнуться надо, перекрестился, да через солдата как махнет.
— А, батюшки! — закричал голосом старик. Невестки повскакали, огонь вздули, а дед на полу лежит врастяжку: эк, его угораздило!
— Хорошо еще Бог спас! с этакой высоты!
Поднял солдат деда на полати — больше не надо и сказок! — и до света ушел.
1914 г.
Клад *
Лоха был большой любитель до всяких кладов, и был у Лохи товарищ Яков, тоже под стать Лохе. Оба частенько на Лыковой горе рылись, но ничего никогда не находили.
Клад — с зароком, и нередко такой зарок кладется: тот клад добудет, кто не выругается нехорошим словом, — а русскому человеку нешто удержаться? ну, клад и не дается!
Раз Лоха пошел за грибами на Лыкову гору, набрал груздей, спустился с горы, дошел до родничка и присел отдохнуть. А было это пред вечером, уморился Лоха с груздями, сидит так — хорошо ему у родничка, отдыхает.
И видит Лоха, товарищ его Яков с сухими лутошками едет.
— Куда, брат, едешь?
— Домой.
— Возьми меня!
— А садись на заднюю-то лошадь.
Яков на паре в разнопряжку ехал с двумя возами. Лоха повесил себе на шею лукошко с груздями, уселся, погоняет лошадку.
— Кум, — говорит Яков, — поедем ко мне горох есть. Василиса нынче варила. Уж такой, что твоя сметана.
— Поедем, кум.
Приехали к Якову, распрягли лошадей. Яков вперед в избу пошел, Лоха за ним.
Вошел Лоха в сени, двери-то в избу и не найти. Кричать — а никто голосу не подает. Вот он лукошко на землю поставил и стал шарить дверь. Бился, бился — нету двери. Начал молитву читать, а двери все нет, и молитва не помогает. Так руки и опустились.
И увидел Лоха вдали свет чуть пробивается, и будто в кузнице кузнецы куют. Поднял он с земли лукошко и пошел на свет.
Шел, шел, дошел до железной двери, отворил дверь — там длинный-предлинный подземный ход, а справа и слева очаги и наковальни, и кузнецы стоят.
Кузнецы большие, в белых, как кипень, одежах, и у каждого очага по три кузнеца: один дует мехами, другой раскаливает железо, третий кует.
Подошел Лоха к первым кузнецам — куют лошадиные подковы.
— Бог помочь вам, кузнечики.
Молчат.
Он к другим — шины куют.
— Бог помочь, кузнечики!
Молчат.
Он к третьим — куют гвозди.
— Бог помочь!
И эти молчат, только смотрят на него.
Ну, он дальше: дальше куют у каждого горна все разные вещи. Он уж ни с кем ни слова. И далеко прошел, уставать стал.
И вот откуда-то из побочного хода появился будто приказчик какой, распорядитель их главный, в кожаной одеже, сам смуглый, ловкий такой парень.
— Как ты, — говорит, — Лоха, попал сюда? Что тебе надо? Денег? Пойдем, я тебе их покажу.
— Нет, родимый, — Лохе уж не до денег, — ты меня лучше выпроводи отсюда, запутался я.
— Ну, вот еще! Я тебе наперед покажу, а потом и на дорогу выведу. Пойдем.
И пошел водить Лоху по разным ходам между кузнецами: то в тот переулок, то в другой, — так заводил, так замаял, могуты не стало.
— Бог с тобой, с твоими деньгами. Выпусти! — запросился Лоха.
— Сейчас! — да знай себе ведет, не остановится.
Наконец-то подвел к подвалу, повернул ключ в двери, отворил дверь — там лестница железная, весь подвал фонарями освещен и полн золота, серебра, меди, железа, стали и чугуна. И все, как жар, горит.
— Видишь, Лоха, богат-то я как! Хочешь золота, хочешь серебра? Бери сколько хочется.
— Да куда мне, родимый? Отпусти! Мне и взять-то не во что.
— Да вот голицу-то насыпай.
— Не донести мне.
— А ты от онуч веревки отвяжи, да и перевяжи рукавицу-то.
Лоха соблазнился: уж очень красно золото! — насыпал рукавицу золотом, а другую тот насыпал.
— Довольно, что ли?
— Спасибо, родимый. Дай тебе Бог здоровья на много лет.
— Ну, что там! Благодарить не за что. А ты вот что, ты с Яковом хлеба нам привези. Видел, сколько у меня работников, так их всех накормить изволь. Да, смотри, привези печеного, нам мукой-то не надо!