Металлическая плита под потолком, в которую уходили прутья клетки, вздрогнув, поползла вниз. Цыган поднял глаза, и его охватила паника. Протасов и вправду его раздавить решил, что ли?!

Плита опускалась медленно и неотвратимо. Вот она коснулась макушки Цыгана, смяв всклокоченные кудрявые волосы. Он втянул голову в плечи, но плита продолжала двигаться. Цыган с трудом подавил крик. Если он начнет материть Протасова, то покажет свой страх.

А плита уже заставила его согнуть колени. Животный ужас поднялся из живота, сознание помутилось, в глазах заплясали кровавые пятна. Цыган изо всех сил сжал прутья, так что костяшки побелели, прикрыл глаза, сражаясь с собой. Не показать страх! Генерал добивается именно этого. Зачем-то Цыган ему нужен, раз Протасов его еще не убил. Может, тоже положит на стол, но вряд ли убьет вот так. Это была бы поистине нелепая смерть!

От этой мысли у него задрожали колени. Черт! Он не боялся смерти и в любую минуту готов был умереть, по большому счету, — но только не так!

«Берегись! Убегай!» — стучала кровь в висках, лишая способности разумно рассуждать, сердце билось, как лиса в норе, застигнутая гончими. А Протасов наблюдал за ним своими желтыми глазами, не убирая руку с рычага.

Впервые в жизни Цыган почувствовал себя униженным. Горячая волна гнева поднялась из глубин его существа, пробившись сквозь панику и ужас. Это заставило очнуться уже опустившегося на колени наемника. Он плюнул и сел, скрестив руки на груди, вызывающе глядя на своего мучителя.

Плита продолжала опускаться с тихим гудением. Ботаник замер с тряпкой в руке, нагнувшись над металлической поверхностью стола, и остекленевшими глазами уставился на сидящего под плитой наемника; побледневшие губы его шевелились, однако он не мог произнести ни звука.

Цыгану пришлось втянуть голову в плечи. Он уже собирался лечь, когда Протасов поднял рычаг. Плита замедлила ход, со скрежетом остановилась и неспешно пошла вверх. Но не до потолка — генерал не оставил пленнику возможности выпрямиться. Сидеть было неудобно, однако Рамир даже сполз немного ниже, расставив согнутые в коленях ноги, уперся подошвами в край корыта, откинул голову и посмотрел на подошедшего к клетке генерала:

— Что, другого способа подняться над человеком у тебя нет?

Злорадная ухмылка сползла с лица Протасова, желтые глаза сузились, челюсть выпятилась вперед.

— Рано радуешься, — процедил он желчно. Развернулся на каблуках и быстро вышел.

Жадно наблюдавший за унижением Цыгана охранник разочарованно сплюнул и сел на свой стул.

— Замой, — бросил он Ботанику.

Тот вздрогнул, бессмысленно посмотрел на военстала. Затем торопливо кивнул и схватился за швабру трясущимися руками.

Силы оставили Цыгана, гнев схлынул, уступив место усталости. Навалилась сонливость, он душераздирающе зевнул. По-настоящему спать не хотелось — зато опять появился зверский голод. В горле пересохло, Цыган облизнул потрескавшиеся губы шершавым языком. Генерал решил его уморить. Чего тратить пулю? Он здесь просто загнется от истощения, вот и все.

— Ботаник! — хрипло позвал Цыган. — Сколько я в отключке был?

Глаза лаборанта забегали, он покосился на охранника, шаркая шваброй по полу у ног военстала, вытирая плевок с пола.

— Часа два, — шепнул он.

— Не разговаривать! — Военстал показал Ботанику кулак.

Лаборант убрался в другой конец лаборатории, сунул швабру в ведро, задвинул его в угол между шкафом и столом, поставил автоклав в кипятильник и снова начал перекладывать бумажки на столе, вытирать клавиатуру. Громко тикали часы на стене над раковиной.

«Это был чертовски долгий день», — сказал себе Цыган, закрывая глаза и стараясь не думать о еде. За последние сутки он устал так, как не устал за всю жизнь. Цыган считал себя сильным человеком. Сейчас он столкнулся с противником, превосходящим его во всем. Кажется, в ближайшее время его главная задача будет весьма непростой — не потерять человеческое достоинство.

Он попытался вспомнить, когда он ел в последний раз, — и не смог. Избавиться от мучительных видений свиной отбивной с пюре никак не удавалось. Почему именно с пюре? Отчего изголодавшийся организм выбрал этот образ из всех возможных гарниров? Рамир никогда не любил пюре. Просто жареную картошку да с соленым огурчиком — это конечно. Еще хороша картошечка по-сельски — обжаренная крупными ломтями, молодая, прямо со шкуркой, с луком, зеленью… Он потряс головой, отгоняя навязчивые мысли, сглотнул слюну — набрался полный рот. А ведь, казалось бы, от недостатка воды ничего такого ему не грозит. Хоть бы пару глоточков, хоть из-под крана… холодной, свежей, как морозное утро, что-бы ломило зубы, еще плеснуть на лицо, но буквально одну горстку, жаль терять драгоценную жидкость. А еще неплохо искупнуться — скажем, в озере. Когда-то их табор остановился на берегу лесного озера, вода в нем была глубокая, черная… Нет, это не то, лучше какое-нибудь голубое, широкое озеро на солнечной равнине, вода искрится в ярких лучах, а ты заходишь по пояс, вода приятно холодит живот, отталкиваешься от дна и плывешь, разводя руками и заглатывая щедрые порции сладкой, теплой, мокрой воды… В горле пересохло. Цыган вздохнул и открыл глаза. Так больше нельзя.

— Эй, когда мне пожрать дадут? — не поворачивая головы, громко спросил он. Задремавший охранник заворочался на стуле.

— Чего? — сонным и недовольным голосом спросил он. Ботаник тоже спал, погрузившись в глубокое вертящееся кресло у стола. Он вздрогнул и начал возить рукой с тряпкой, которая так и осталась на столе, когда он отключился.

— Жрать, — мрачно повторил Цыган. — У вас тут пленных кормят или где? Охранник поморгал, встал, зевая и почесывая шею.

— Приказа не было, — без охоты отозвался он. — Ща спрошу.