Стюарт сообщает, что «молодая леди обладала большой красотой и умом». Она не вышла замуж и дожила до глубокой старости. Это все.

Кто была эта девушка? Почему роман Смита вновь закончился разрывом? Неизвестно.

Адам Смит вновь повторил Ньютона, о котором сохранилась подобная смутная легенда.

Смит забыл спросить, как надлежит титуловать российского посланника. Кажется, полагалось говорить «ваше превосходительство», но посланник был князь, а это близко к английским герцогам, которых следовало называть «ваша светлость». Поэтому он употреблял то один, то другой титул.

Князь Александр Голицын был молод. «Едва ли он старше меня, — подумал Смит, глядя на его гладко выбритое, свежее, оживленное лицо. — А ведь говорят, он сильно приложил руку к падению Питта. Над этим ему, надо думать, пришлось изрядно поработать!»

Хозяин дома, лорд Мэнсфилд, младший сын графского шотландского рода, сделавший в Лондоне блестящую судейскую и политическую карьеру, представил профессора Смита князю и отошел к другим гостям. Объявленная накануне отставка Питта и новое возвышение Бьюта были такими новостями, что зала гудела от густого гула голосов. Падение Питта предвещало конец войны, охлаждение к союзнику Фридриху Прусскому, улучшение отношений с Россией.

— Итак, мистер Смит, вы полагаете, Глазговский университет — самое лучшее, что может предложить Британия нашим юношам? И к тому же самое дешевое?

Князь говорил по-английски хорошо, лишь с легким французским, как показалось Смиту, акцентом: смягчая «l» и раскатывая «r». Он жил в Лондоне седьмой год, да и до этого, будучи советником миссии в Голландии, учился английскому языку.

— Ваша светлость, мне трудно говорить за свою alma mater, но я уверен, что молодые люди получат у нас неплохое образование. Если они намерены заняться правом, профессор Миллар, хотя он еще молод…

— Прежде всего я рассчитываю на вас, профессор! — перебил Смита Голицын. — Лорд Мэнсфилд и мистер Юм горячо вас рекомендуют.

Смит слегка поклонился.

— Правда, у шотландцев, кажется, принято хвалить друг друга, когда они не у себя на родине, — улыбнулся князь. — Но я имею и собственное мнение: мне достали на днях вашу книгу, и я просмотрел ее. Когда вы выезжаете в Глазго?

— На будущей неделе, ваше превосходительство. Я уже почти опаздываю к началу занятий. Мы начинаем осенний семестр десятого октября.

Голицын на мгновение задумался, потом решительно продолжал:

— Молодым людям будет трудно в первое время. Они прожили в Англии лишь четыре месяца и плохо говорят на вашем языке. Но их латынь, как уверяет посольский капеллан, очень неплоха. К тому же они производят впечатление серьезных и способных людей. И они уже отнюдь не мальчики. Если вы не возражаете, я пришлю их к вам завтра. Куда им прийти?

Смит назвал гостиницу, где он жил, и замолчал, полагая, что беседа окончена. Но посланник, тоже помолчав, вдруг взял его под руку и, раскланявшись рассеянно с кем-то из гостей, отвел к окну в углу залы. Он остановился, заложив руки за спину и глядя в окно. Смит тоже посмотрел через стекло.

Снаружи сгущалась темнота. К ярко освещенному входу подъезжали запоздалые экипажи. Слышалось цоканье копыт по мостовой, доносились приглушенные закрытыми окнами голоса кучеров и лакеев. На другой стороне улицы стояла кучка прохожих, глазевших на съезд гостей. Для Смита, который впервые был в Лондоне, эта картина была непривычнее, чем для иностранца.

Он вопросительно взглянул на русского. Лицо Голицына изменилось, стало старше и строже. «Точно он снял маску», — подумал Смит.

— Сколько вам лет, мистер Смит? — вдруг спросил Голицын, как будто угадав мысли собеседника.

— Тридцать восемь.

— А, оказывается, вы старше меня. Я бы этого не подумал. Мне тридцать шесть, и двенадцать лет из них я провел за границей. Но теперь, кажется, мой долг исполнен, и я возвращаюсь домой.

Смит молчал. Неловкости не было, но и что говорить, он не знал.

— Да, мой долг исполнен: мир между нашими странами сохранен, и теперь ему уже почти ничто не угрожает. Во всяком случае, в ближайшее время. Франция связана с нами союзом, а вы ведете с ней жестокую войну во всем мире. Фридрих Прусский — ваш друг и союзник, а мы воюем с ним пятый год, мы с боем брали его столицу и будем бить дальше, если он не пойдет на разумные условия мира. При таком раскладке карт играть нелегко, особенно с такими игроками, как мистер Питт…

Толпа напротив подъезда разошлась, осталось лишь несколько оборванных мальчишек, которые, как видно, рассчитывали на какой-то заработок при разъезде и ждали этого. Почему посланник выбрал его для своих конфиденций? Может быть, он считает его агентом Бьюта и Мэнсфилда и опять ведет какую-то игру? Едва ли. Он, кажется, слишком проницателен для этого. Похоже, что он просто устал от интриг.

— Конечно, у меня был мощный союзник в моих усилиях при сент-джемском Дворе, — продолжал Голицын, точно говоря сам с собой. — Британская торговля! О, этот министр сильнее и Питта и Бьюта! Достаточно намекнуть коммонерам [24] , связанным с Русской компанией [25] , и они поднимут в палате такой шум, что кабинет готов клясться всеми пророками и языческими богами в верности миру с Россией. Вы знаете, что каждое второе судно, заходящее в Петербург, — английское? А вы знаете, что без русской пеньки в Англии не было бы канатов, а без канатов не было бы флота? Что вы думаете по этому поводу, сэр? — повернулся он вдруг к Смиту.