Франклиновы цифры произвели на Смита такое впечатление, что он дважды повторил их в «Богатстве народов», возможно, он получил их не из первых рук, а почерпнул из сочинения доктора Ричарда Прайса, но сам Прайс, очевидно, пользовался данными Франклина.

Вообще в «Богатстве народов» можно найти ряд мест, которые так или иначе ассоциируются с Франклином. Отчасти это просто объясняется тем, что политические и экономические идеи Смита и Франклина во многом шли параллельно. Отчасти Франклин служил шотландцу важным источником информации по американским делам, особенно по экономическим проблемам колоний.

Есть легенда, которая связывает имена Франклина и Смита настолько тесно, что это вызывает сомнение. После их смерти (оба умерли в одном и том же 1790 году) младший друг Франклина, врач и политик Джордж Логэн рассказывал своим родным, от которых это и стало известно, следующие подробности, слышанные им от Франклина:

«Знаменитый Адам Смит, когда он писал «Богатство народов», имел обыкновение приносить главу за главой по мере того, как он их сочинял, ему (Франклину. — А. А.), доктору Прайсу и другим literati. Он терпеливо выслушивал их замечания и извлекал пользу из обсуждения и критики, так что иной раз брался переписывать заново целые главы и даже полностью менял свою точку зрения».

Трудно сказать, что в этом любопытном сообщении правда, а что вымысел.

Слова Франклина могли при передаче их семьей Логэнов быть искажены, его роль в завершении труда Смита преувеличена. Так оно, вероятно, и было. Если бы общение Смита с Франклином было столь тесным и постоянным, от этого осталось бы больше следов — во всяком случае, в переписке последнего, который в отличие от Смита является автором нескольких тысяч писем. Нечего и говорить, что заключающееся в этих строчках преуменьшение самостоятельности Смита противоречит всему, что мы о нем знаем.

Вместе с тем известная близость Смита к Франклину несомненна, и общение с великим американцем не могло пройти для него без следа.

Франклин отплыл на родину в марте 1775 года, когда труд Смита приближался к концу, а война в Америке — к началу. 4 июля 1776 года Соединенные Штаты провозгласили независимость. Франклин был в центре этих событий. Одному английскому знакомому он писал: «Долго пытался я с непритворным и неустанным усердием сохранить в целости эту красивую и благородную фарфоровую вазу — Британскую империю».

После нескольких поражений американские ополченцы разбили англичан в ноябре 1777 года при Саратоге и взяли в плен большой отряд. Когда эта весть достигла Британских островов, она потрясла многих. Молодой друг Смита, прибежав к нему с новостью, воскликнул, что это гибель нации. Смит спокойно ответил: «В любой нации, сэр, есть изрядный элемент гибели».

В них было, при всех различиях, что-то общее — в американце и шотландце.

Смит хорошо понимал, что война с восставшими колониями — это особая война, которая не могла остаться для значительной части населения Англии «незаметной», какой осталась даже Семилетняя война. То были привычные войны монархов между собой, это была своего рода гражданскаявойна.

Несмотря на то, что на стороне американских республиканцев воевали и оказались в числе победителей феодально-монархические Франция и Испания, поражение Англии в этой войне было ударом по силам старого порядка. Эти силы были разбиты не только на полях и морях сражений, но они понесли невозместимый урон и в самой Англии. В Англии XVIII века был свой старый порядок, резко отличный от французского, разгромленного революцией конца века, но тоже реакционный в политике и мешавший развитию экономики. Король и королевские друзья, воплощавшие в 60–70-х годах этот старый порядок, опирались на консервативную землевладельческую знать, на старую торговую, финансовую и колониально-плантаторскую буржуазию. Они потерпели поражение. Помешательство Георга III было неким символом этого.

Новая промышленная буржуазия, поднимавшаяся с ходом индустриальной революции, была в общем против войны. Она была заинтересована не в сохранении колоний любой ценой, хотя бы ценой военной оккупации и полного подавления, а в растущих рынках сбыта, в расширении торговли. Эта буржуазия не боялась конкуренции едва зарождавшейся американской промышленности и отсталой промышленности стран континентальной Европы. Меркантилистские рогатки ей только мешали. Кроме того, наиболее дальновидные люди из этого класса понимали, что в случае победы над американцами королевская власть попытается прижать и англичан; засилью консервативных лендлордов в парламенте не будет тогда видно конца.

Политическое влияние промышленной буржуазии до Американской войны было слабо, и она не смогла помешать войне. Поражение укрепило ее позиции. В политике это выразилось в том, что в 1782 году, когда война была безнадежно проиграна, лорд Норт был вынужден уйти, и наступило время неустойчивых коалиций в правительстве. Партия вигов могла бы стать выразителем интересов растущей промышленной буржуазии и использовать подходящий момент для прочного захвата власти и проведения назревших экономических и политических реформ. Но среди вигов царил разброд. Их вожди — Шелберн, Фокс, Берк — оказались неспособны проводить самостоятельную политику. Момент был упущен. К власти пришли «новые тори» во главе с младшим Питтом. Прочность их власти в немалой мере определялась тем, что они стали проводить политику, в известной мере устраивающую новую буржуазию.