12-го Декабря утром, когда Лева уезжал в Москву я сказал ему: «Зайди к Светлане и, если хорошая, то привези к нам».

Мне очень нравились ее письма, но и Лева и мать находили, что она должна быть болезненной девушкой. Мне вдруг пришла мысль, что может быть она еврейка, или хотя бы русская, но с примесью еврея, и тогда выходило, что ничего, может она быть и не болезненной. Как это странно: если русская, то больная, а еврейка так только и хорошо может писать и здоровая.

Вечером Лева привез Светлану и сказал: «Привез, хорошая Светлана!» Вошла худенькая бледная девочка 18-ти лет в огромных очках. Оказалось и то, и то: и болезненная и мать ее еврейка, а отец русский, но оставил семью, когда девочке было 4 года. Очень умненькая и тонкая. Я обрадовался вот чему: девочка <2 нрзб.>не знает ни Марьи Моревны, ни «Голубых бобров» и даже не знала просто семьи. Возможно тоска по отцу (и у меня же это есть) сблизила ее с моими книгами, и вот получилось от моих книг так, что все мое лучшее прошлое, хорошие люди, хорошая жизнь воскресли в ней. Мне было очень радостно сознавать, что непременно все лучшее наше воскреснет…

Я много раз это повторил Леве. И когда это говорил, Ефросинья Павловна мне говорила потихоньку: «Зачем ты ее Леве навязываешь!» Она не совсем была не права: мне хотелось, чтобы Лева подружился со Светланой и перестал бы назначать ежедневно свидания в кино каким-то сомнительным девицам. По себе судил: когда, бывало, встретится девушка высшая, то этим «высшим» в ней и удовлетворяешься, о «низших» вовсе и не думаешь. И в самом деле, после визита Светланы Лева перестал уходить из дома. Так мы жили. Приходит 19-е Декабря. Поручаю Леве бездну дел и прошу остаться до завтра: обыденкой не управишься. «Зайдешь к Светлане? — Ты думаешь зайти? — Зайди, только не уводи ее из дому, посиди с матерью. — Хорошо». Проходит 19 и 20 и 21. Является Лева 22-го. Ничего не сделал и в разговоре объявляет, что 24-го едет к Андрюше. Мое возмущение. Но билет уже взят. «Зачем ты едешь? — После скажу. — У Светланы был? — Был. — Сидел с матерью? — Нет, матери не было». И уезжает. 25-го вечером к нам является мать Светланы Сара Абрамовна и показывает Левино письмо, в котором он извиняется перед ней, что увозит ее дочь, и называет ее женой и просит не беспокоиться: он устроился «капитально», основательно и сделает ее счастливой.

Так вот Лева женился. И ничего мне не сказал и матери… Совсем, как дурак поступил и грубейшее животное. Чуть живая истощенная девочка и сам, как бык. Мать приняла, как посеянное несчастье — для них и как глубочайшую обиду себе. И если спрашивать, сколько же дней был роман, то это не совсем верно: из часов романа до свадьбы едва ли сложится день.

Что получается… один сын породнился с семьей полицейского пристава, другой — к евреям пристал.

Да, велика сила родственного внимания в природе, — именно эта сила приручила к человеку диких животных, робко подходили зверушки на ласковый призыв и вот теперь прежний дикий кот мурлычет себе на диване! Но больше всех поддалось на призыв родственного внимания солнце: ведь каждый цветок, возделанный в нашем саду, есть солнце, превращенное в доступный человеческой ласке предмет. Все идет нам навстречу, только луна не отвечает на все наши призывы. Сколько необыкновенных мечтаний рождалось под луной, и все они исчезали бесплодно, проходили как лунный свет.

Вчера ночью при луне я шел в лесу, задумавшись, и вдруг вздрогнул и весь похолодел: с левой руки тень от дерева при луне пала такая сильная, что это за человека принял.

Человек, ограниченный своими неудачами… жалкое существо!

Неудачу (зло) нужно сделать стимулом творчества жизни…

29 <Декабря>. Вчера при -21° бушевал ветер. Сижу дома в тулупе. Переживаем с Павловной горе — Левину свадьбу. Вдруг окончательно вскрылась его советская пустота: это истинный герой нашего времени. Значит, велико же мое горе, если собственного любимого сына ясно увидел, как «тип». Между тем ему все как с гуся вода и больше, он думает, что нас осчастливил.

С виду Лева в своей сибирской шубе похож на чрезвычайно важного наркома, полпреда или необыкновенного литератора. На самом деле, шуба эта из линяющей козы и даже без подкладки. И литератор он воистину «липовый», прикрытый именем отца.

И такие все видимые у нас люди, такие тоже цифры в газетах и все. Но мы живем, потому что кто-то работает. Кто же работает, где эти люди труда? Боюсь, что это бессловесные рабы или распятые… Леву держит любовь к нам. Если это отнять, он рассыплется. Поэтому при встрече надо быть чрезвычайно осторожным. Надо начать с объяснения, почему мы не ответили телеграммой на «запрос» молодой, может ли она «войти» в семью.

Был в Москве. Лейка пришла, но в приемной Калинина у секр. Попова выходной день. Завтра Лева получит.

Вечером от Левы телеграмма: «Светлана простудилась». Так отец из домашней хозяйки всю жизнь делает «Светлану», а сын буквально из Светланы сделал домашнюю хозяйку. Разное приходит в голову. Вот, напр., что сдержанный пол (самой «любовью» дорожит или строем семьи) создает эротическое свечение мира с цветами (черемуха): дети… сказочки, праздники… стихи… Какой же мир вне влияния эроса? Вот у Левы выходит вроде восстание на эрос и с первого момента любви уничтожение эротического обмана. Что же остается? Вот тут и является «герой нашего времени». Боюсь, что качество мира исчезнет и останется количество (счетный разум). А может быть, так мы подойдем к пчелиному трудовому государству?

…А без таких догадок, в частности, если взять «скорую любовь», то это есть возвращение к воробьям, уткам и т. п.

30 Декабря. Провел с 9 у. до 12 в очереди в приемной Калинина для того, чтобы получить пропуск к секретарю Попову в ком. № 4, после того часа два сидел на диване в очереди к Попову и добился Попова для того, чтобы узнать о невозможности увидеть самого Калинина. Вообще Калинии — это принцип организации приемной, и самого его странствующие мужики не видят. Впрочем, странствуют больше наверно обреченные, разные лишенцы и раскулаченные. Со мной рядом сидел, погруженный в себя, глубокий старец. Когда один из сидевших сказал: — А ведь тепло! — старец неожиданно открыл рот: — Да, тепло в комнате, а на душе холодно.