Инстинктивно, даже не успев толком понять, что происходит, он почувствовал приближение опасности — откуда-то слева, из самой темной, так ему казалось, части озера: крик, на сей раз, несомненно, человеческий и всплеск воды. Веревка дернулась у него в руке так сильно, что он не удержал ее и она шлепнулась в тину. Впрочем, Дьюэр тут же подхватил ее и принялся тянуть с невероятной силой, вглядываясь в непроницаемую мглу.

— Данбар! — крикнул он в холодную пустоту. — Данбар, ты где? Откликнись.

Но крик больше не повторился, слышен был лишь медленный, равномерный шум чего-то или кого-то, прокладывающего себе путь в воде и направляющегося в сторону Дьюэра. Затем возник черный силуэт неопределенной формы, вскоре превратившийся благодаря некоей мистической игре света в человеческую фигуру, плывущую на спине.

— О Господи, Данбар, это ты?

Выбивая зубами крупную дробь, стряхивая воду, лившуюся со всего тела, Данбар выбрался на берег. Он явно был в превосходном настроении.

— А ты думал кто? Да какого черта ты сразу не потянул веревку, когда я подал сигнал? Ну да ладно, все хорошо, что хорошо кончается… Смотри! — И он вытянул руки, повернув ладонями вверх. В каждой лежало по маленькому яйцу густо-коричневого цвета. — Живо, приятель, в эллинг и виски налей, а то я замерзну на месте!

Впоследствии Дьюэр вспоминал эту странную сцену: на безмолвную поверхность озера продолжает падать снег, сам он стоит на коленях, пытаясь зажечь костер из валежника и старой бумаги. Сова бормочет на дереве, заглушая голос Данбара, который, растираясь куском грубой материи, рассказывает о своих подвигах:

— Добрался я до места благополучно — тут и плыть-то не больше четверти мили. Привязал веревку к камню. Не успел я ступить на островок, как взлетел самец. Потом, вскарабкавшись на вершину развалин, я нащупал гнездо и уже потянулся за самочкой, но тут она закудахтала и тоже улетела. Но я все равно прихватил пару яиц — и на том спасибо. Теперь вопрос: как их сюда доставить в целости и сохранности, — ведь я в спешке забыл надеть шапку. Положил было одно яичко в рот, так ведь дышать невозможно. Ну, делать нечего, решил я, остается только плыть на спине да ногами поживее шевелить, а яйца держать в руках. Что ты и имел возможность наблюдать. Ничего, бывало и хуже. А теперь будь другом, сходи на берег за камышом.

— За чем? За камышом, я не ослышался?

— Ну да. А как иначе я продую яйца?

— Продуешь?

Дьюэр, дрожа от холода, вышел из эллинга и поплелся к берегу. Получив камыш, Данбар принялся орудовать ножом, пока не выточил остроносую соломинку длиной три-четыре дюйма. Затем, устроившись так, чтобы свет фонаря падал прямо на яйцо, он сделал ножом легкую отметину на скорлупе, проколол яйцо и сунул соломинку острым концом внутрь, а тупым — себе в рот.

— Вот так высасываешь содержимое, а потом отделяешь желток. — Он внезапно сплюнул, и на пол полетела вязкая белая жижа. — Ничего хитрого. Так, теперь плеснем каплю виски — надо прополоскать скорлупу изнутри, — выложим твой саквояж мхом, и дело сделано.

Компаньоны работали минут тридцать-сорок. Костер тем временем догорел, остались одни угольки, на которые с шипением падали хлопья снега. Случайный прохожий, заглянув в окно эллинга, принял бы Данбара с изможденным, исхудалым лицом за старого колдуна, обучающего своему искусству молодого подручного, а яйца — за некую диковину, плод их черной магии.

Работая, Данбар то посвистывал, то напевал отрывки из песенки, повествующей о неудачной попытке принца Карла Стюарта по прозвищу Бонни убежать, переодевшись служанкой, на остров Скай в маленькой лодке. Он все еще, казалось, пребывал в наилучшем расположении духа, поведение же его становилось все более и более доверительным и загадочным.

— Ну вот видишь, как все славно получается, — заметил он в какой-то момент. — Знаешь что, ты просто должен как-нибудь навестить меня в Лондоне, право, должен. Уоллинг-стрит, 18, рядом с бакалеей, ты там всегда меня найдешь, когда я не на деле.

Тут Данбар словно что-то вспомнил.

— А в Суффолке-то все скверно обернулось, — сказал он.

— В Суффолке? — непонимающе переспросил Дьюэр. — А что там случилось?

— Так ты не знаешь? А может, ты умнее, чем мне казалось, и просто делаешь вид, что не знаешь?

— Честно, понятия не имею.

— Так или иначе, это была тайна, которую следовало хранить и которую не сохранили. Впрочем, хватит об этом.

Мигал фонарь, на озеро уныло падал снег, мыши убрались назад в эллинг, и действительно ничего больше не было сказано о том, что случилось в Суффолке.

Во времена, к которым относится начало нашего рассказа, мистера Генри Айрленда из Тебертона, что в графстве Суффолк, уже год как не было в живых. Пожалуй, об этом джентльмене необходимо сказать лишь то, что он стал жертвой несчастного стечения обстоятельств. Злая судьба подстерегла его [2] и выбросила из седла лошади, и хоть он изо всех сил старался удержаться и проложить свой путь, супостат, устроившийся на крупе лошади прямо за ним, лишь ухмылялся при виде этих попыток. Тем не менее в несчастьях мистера Айрленда было нечто такое, что придает им особенную, страшную окраску. Кому не известны случаи, когда человек терпит крушение, так сказать, в одночасье? Когда, с удовольствием позавтракав с женой и детьми, он является в свой банк, а шторы на окнах задернуты, стоимость ценных бумаг резко упала, а клерки перешептываются друг с другом? Но такие люди, если у них достанет силы и есть друзья, обычно все же всплывают на поверхность. Говорят, сам Ротшильд однажды обанкротился, а мистер Пальмерстон проштамповал документ, весьма обрадовавший биржевых спекулянтов.