Сражения под Ржевом напоминают упорные бои между немецкими и англо-французскими войсками под Верденом в 1916 г. Тогда Германия безуспешно пыталась обескровить Францию и вывести ее из войны. Не в ее пользу закончилась и ржевская битва, верную оценил ее Кожинов: «…эти бои представляли собой, по существу, единственное безусловно достойное действие наших войск почти за весь 1942 год — между победой под Москвой в самом начале этого года и победой под Сталинградом в его конце. Более того: без героического — и трагедийного — противоборства под Ржевом иначе сложилась бы и ситуация под Сталинградом, что явствует из многих фактов» (Россия, Век XX.1939–1964. С.112). Объективный смысл в ржевском противоборстве был различным у нас и врага: «сопротивляясь под Ржевом, враг отдалял свое поражение, а мы, атакуя его, приближали свою Победу» (113). Не только общая обстановка на восточном фронте, но и сами тяжелые бои за ржевский плацдарм, вымотавшие и обескровившие много немецких дивизий, вынудили германское командование вывести оттуда свои войска, чтобы избежать окружения. Их заставили уйти! Третьего марта 1943 г. город Ржев был освобожден от гитлеровских захватчиков.

Можно понять, почему Гроссман восхвалял свои войска. Можно понять американцев, отыскивающих неудачи советской армии: им хочется доказать, что не СССР, а США сыграли решающую роль в разгроме фашистской Германии. Цитируя С. Митчема, Б. Ершов в статье «Горькая победа» (опубликована в «Ржевской битве») уверяет, что этого американского историка «нельзя заподозрить в симпатиях к какой-либо из воюющих сторон». Но тот, кто знает о злодеяниях американцев во Вьетнаме, о том, как усердно они фальсифицируют историю Второй мировой войны, как растерзали Югославию, как готовятся захватить нефть Ирака, используя лживые предлоги, как стремятся расчленить Россию на лоскутные государства, заметит, что на самом деле в книге «фельдмаршалы Гитлера и их битвы» (1998) Митчем восхваляет немецких генералов и предвзято относится к России. По его словам, «две безжалостные идеологии столкнулись в грязи и снегу… фанатизм — это единственное слово, которым можно охарактеризовать сражение подо Ржевом». Подтекст ясен: фашистские солдаты и советские бойцы — одного поля ягодки. Этот прием использовал Сванидзе, приравнявший комсомольцев военных лет к, гитлеровской молодежи. Таким лгунам претит то, что говорил В. Путин: «Это недопустимо, когда Вторая мировая война, по сути, описывается как война за мировое господство между двумя тоталитарными идеологиями». Ершов сожалеет о том, что в 1942 г. наша армия не имела полководца «ранга Суворова». А были Жуков, Конев, которых он не переносит, заявил же он в печати о своем желании переименовать улицу маршала Конева в Твери. Как кощунство я воспринял его слова о нашем солдате: он, мол, больше немецкой боялся «пули от своего же парня из заградотряда», у него возникало «мстительное желание при удобном случае всадить пулю своему ротному». Цинично-уродливое и надуманное нельзя превращать в характерное.

Труднее понять, почему с радостью воспринимают инсинуации зарубежных фальсификаторов российские либералы, которые, коверкая нашу историческую память, создают представление о бездарности советского командования, напрасно пролитой крови. Не потому ли что они не любят Россию, не уважают ее историю? Почему они грязнят Жукова? С ними вместе выступил Резун, который в книге «Тень победы», изданной в Австрии в 2002 г., обрисовал Жукова черной краской. Кардин приписал ему дурную славу: «Прибыл Жуков, теперь вряд ли живыми останемся». Карпов, наоборот, говорил, что «все, кто воевал, помнят крылатую фразу: «Где Жуков — там победа! (Кп. 30.11.1986). Для Астафьева знаменитый маршал — «браконьер русского народа". Р. Аюпов писал о «жестокости и садизме Жукова», который «воевал не умением, а числом, безжалостно засыпая «мясным фаршем» своих войск окопы противника» (Нг.30.12. 1992). Б. Соколов в книге «Неизвестный Жуков…» представил его как бездарного военачальника, который без надобности расстреливал подчиненных, заваливал немцев трупами необученных солдат. Комок грязи бросил в него Н. Калинин: «Жестокость Жукова общеизвестна. Есть свидетельства, что он лично расстреливал в своем кабинете в Ленинграде командиров» (И3.7.07.1998). На самом деле Жуков лично не расстрелял ни одного человека, но «были случаи, например, в битве под Москвой, когда за дезертирство, предательство, самовольное оставление боевых позиций» он, по его словам, «отдавал под суд ревтрибунала некоторых командиров». В одном из приказов он требовал «выжечь каленым железом безответственное отношение к сбережению людей, от кого бы оно ни исходило. За потерю людей из-за преступно-халатного отношения к организации боя и боевого обеспечения виновных предавать суду».

В годы войны у человека было мало возможностей гармонизировать личное и общественное, между ними возникали резкие диссонансы. Тогда была очевидной мысль: «Высокий гуманизм в отношении личности нередко способен обернуться безжалостностью в отношении общества. В самом деле, если во время войны ставить личные судьбы выше судеб народов и если отдельная, уцелевшая в бою жизнь может стать причиной массовой гибели других жизней, то спрашивается, в чем же здесь гуманизм» (Л. Соболев). Но война не отменяла заботы об отдельной личности. В сходных ситуациях, при одинаковом уровне военно-профессионального мышления большего успеха в бою добивался командир, у которого был более высокий нравственный уровень и который лучше осознавал, что каждый человек — великая ценность. Меру человечности командира на фронте лучше всего фиксирует результат руководимых им боевых операций. Выполняя боевую задачу, он не может не посылать в огонь войны своих подчиненных, но он обязан сделать все от него зависящее, чтобы на его совести не было ни одной лишней смерти.

Неподготовленная атака Барабанова в романе Симонова «Солдатами не рождаются» привела к бессмысленным жертвам, и горький итог ее подчеркнул серьезные нравственные и военно-профессиональные изъяны этого офицера В романе Бондарева «Горячий снег» командующий армией генерал Бессонов, член Военного совета полковник Деев, командир взвода Кузнецов, сержанты и солдаты Уханов, Рубин, Нечаев объединены выполнением важнейшей задачи: не пропустить гитлеровские войска к Сталинграду на помощь окруженной армии Паулюса Бессонов отдает простой и ясный каждому приказ: Ни шагу назад! И выбивать танки. Стоять — и о смерти забыть!» Он говорит Дееву. «Полкам драться в любых обстоятельствах. До последнего снаряда, до последнего патрона». Ведя кровопролитный бой, советские воины хорошо понимали, что приказ любой ценой, даже ценой собственной гибели не пропустить вражеские танковые колонны — не прихоть командующего, а приказ родины, истории и собственной совести, ибо знали, что отступить — значит дать возможность ускользнуть армии Паулюса из окружения. Отличное понимание огромного значения начавшегося сражения с группировкой Манштейна для дальнейшего хода войны рождало у Бессонова «сознательную беспощадность». Она была единственно возможной нравственной установкой в той тяжелейшей ситуации. У Бессонова непреклонная воля, он без колебаний бросает в бой тысячи людей, прекрасно зная, что немногие из них останутся в живых. Но иных решении у него не было.

В повествовании А. Маковского «Блокада» сопоставлены Ворошилов и Жуков. Ни подлинный патриотизм, ни личное бесстрашие, ни другие их высокие нравственные качества не подлежат сомнению. В человеческом плане — своей простотой, отзывчивостью, душевной теплотой — Ворошилов привлекает больше симпатий читателей. В жесткости, огромной требовательности Жукова, кажущейся порой излишней, как бы тонет то теплое, человеческое, что было ему присуще, — и забота о солдате, и глубокая тревога за судьбу родины. Но он превосходил Ворошилова, уступившего ему пост командующего Ленинградским фронтом, в уровне полководческого мышления, он олицетворял собой современный стиль ведения войны. Гареев писал: «Вот пример: два полководца действовали в Ленинграде — Ворошилов и Жуков. Один начинает готовить корабли Балтийского флота к взрыву и потоплению, чтобы они не попали в руки противника. Другой тоже не хочет этого, но стремится, чтобы корабли, если и погибли на худой конец, то, сражаясь, нанеся максимальный урон противнику. Жуковский подход обеспечил как сохранение флота, так и удержание Ленинграда. А ведь его до сих пор упрекают, что он «не по науке» использовал флот» (СР.30.11.1996). Суровая требовательность Жукова несла в себе огромный гуманистический заряд, если иметь в виду интересы всего народа. Она основывалась на высоком нравственном осознании своего долга перед Родиной. Он знал, что право распоряжаться на войне — право великое и опасное, оно предполагает глубокое понимание своей ответственности за жизнь вверенных ему людей. Его жесткие решения приближали окончательную победу над врагом и в итоге уменьшали страдания и гибель людей.

В романе «Генерал и его армия» Г. Владимов, не зная фронтового быта и настроя наших воинов, бичует советских генералов, пишет, что жестокий, некультурный и аморальный Жуков приговаривал подчиненных только к расстрелу. По словам писателя В. Богомолова, автор изобразил «с наибольшей любовью и уважением» немецкого генерала Гудериана, войска которого осквернили Ясную Поляну — нашу национальную святыню: он антигитлеровец, «нежный любящий супруг», «мудрый, гуманный, высоконравственный человек» (Ко.1995.№ 19). На самом деле он судил немецких генералов, выступивших в 1944 г. против Гитлера, с восторгом писал о нем в «Воспоминаниях солдата»: «Гитлер — в высшей степени умный человек, он обладал исключительной памятью. Гитлер обладал необыкновенным ораторским талантом; он умел убеждать не только народные массы, но и образованных людей…Самым выдающимся его качеством была огромная сила воли, которая притяги вала к нему людей. Эта сила воли проявлялась столь внушительно, что действовала на некоторых людей почти гипотетически» (596). Армия Гудериана оставила в 1941 г. «кровавый и разбойничий след» на русской земле. В Ясной Поляне были дрова, но немцы топили печи книгами. Владимов писал о нем: «как христианин он не мог поднять руки на безоружного», видимо, поверив в то, как тот представил себя: «Сам я противник всякого убийства. Наша христианская религия дает в этом отношении ясную заповедь» (478). Этот «гуманист» приказывал: «У военнопленных и местных жителей беспощадно отбирать зимнюю одежду. Все оставляемые пункты сжигать. Пленных не брать!» Владимов негодует, слыша о том, что господа из его лагеря работают на Геббельса. Но разве его перлы не достойны этого гитлеровца? Например, чего стоит один из них: Сталин в октябре 1941 г. «только дезертир и трус, когда Жуков возвращался к ночи с позиций, укладывал его спать на. кушетку и самолично стягивал с него сапоги, не забыв спросить о себе — не отъехать ли ему в Куйбышев, куда все правительство смылось» (Мн.№ 48.1998). Право-же, чтобы сочинять такие гадости, не надо ума и таланта.

По Владимову, он рассматривал в своем романе историю с днепровскими плацдармами с «генеральской колокольни, а на самом деле — с антисоветской. Он уверял, что генерал-лейтенант Чибисов «захватом плацдарма севернее Киева» «посрамил многих громких военачальников, в их числе маршала Жукова», за это, мол, и отстранили его от командования 38-й армией. Чем же посрамил? Ах, кто-то представил «всю перипетию с днепровскими плацдармами как заранее спланированный маневр». Кто это сделал? Ничего внятного Владимов сказать не мог. Жуков в «Воспоминаниях.» писал, что «вначале предполагалось разгромить киевскую группировку и захватить Киев, нанося главный удар с букринского плацдарма. Затем от этого плана пришлось отказаться, так как противник стянул сюда крупные силы» (Т.З. С.82). Было принято новое решение — нанести главный удар севернее Киева с лютежского плацдарма, туда с букринского участка скрытно перебросили 3-ю гвардейскую танковую армию, много артиллерии и частей других родов войск. Чтобы запутать врага, 1.11 с букринского плацдарма перешли в наступление 27-я и 40-я армии, немцы приняли этот удар за главный и перебросили сюда дополнительные силы. Это и нужно было нашему командованию. Начавшееся 3.11 наступление на Киев с лютежского плацдарма стало неожиданным для немцев, 6-го ноября он был освобожден. Невозможно понять, почему Владимов отнес этот блестящий «эпизод» с днепровскими плацдармами к операциям «бесславным, выполненным топорно и под топор положившим слишком уж много живого человеческого мяса». Может ли он сказать, сколько погибло там вражеских солдат? Неужели он считает, что, потеряв Киев, немцы могли праздновать победу?