Погаснет жизнь, но я останусь: Собрание сочинений
вернуться

Глинка Глеб Александрович
Шрифт:

РОЖДЕНИЕ ОБРАЗА

Морозное яркое утро. Забрать бы ружье – и уйти, И смело, уверенно, мудро Шагать по земному пути. На снежной бумаге по краю — Не строчки, а заячий след, Я заново мир открываю, Охотник, бродяга, поэт. Мечте среди снега отрадно, Как белке, как юному псу, И дышится остро и жадно В холодном стеклянном лесу. А мысль русаком из оврага Мелькнет меж сугробов — и нет И только исчертит бумагу Неровно наброшенный след. И тут удивишься до боли, И жалость и счастье до слез. Такой замечательный в поле, Воистину русский мороз.

МЕЧТАТЕЛЬ

Не то, чтоб жить, а так — ошибкой Не наяву и не во сне Стоять с мечтательной улыбкой, Прижавшись к каменной стене. И, зимней упиваясь негой, Вдыхая побелевший пар, Смотреть, как серебристым снегом Напудрен скользкий тротуар.

СЛАВА

Большой поэт, как дерево, растет: Пускает ветви, укрепляет корни. Он вырос, наконец, совсем – и вот Шумит, огромный, сильный, непокорный, Но времени ему не одолеть. Таков удел всего – людей и сосен. Что ж, и поэт обязан умереть. Последняя к нему приходит осень. Земные обрываются мечты. Он засыпает просто, без мучений. И тихо осыпаются листы Из полного собранья сочинений.

ПОЭТ

Мечталось в детстве сладко, робко Перо царапало листки, И в сердце – маленькой коробке Стихов хранились лепестки. А годы шли, и сердце стало Расти всё больше, вскоре в нем Любовью первой трепетала Тетрадь, разбухшая цветком. Жилось легко, жилось беспечно, И новые пришли мечты, Копились в ящике сердечном Стихов бумажные цветы. И незаметно как-то старость Взглянула зеркалом. Потом Пришла осенняя усталость, Дрожали руки над листком. И вот с седыми волосами Я старый сгорбленный чудак, А сердце — как большой, стихами Набитый доверху чердак.

ПИСЬМО КРАСНОАРМЕЙЦА

Военную, увы, свершить карьеру Судьба меня нежданно обрекла, Но, сникший, в счастье потерявший веру, Я вам пишу из дальнего угла. Покинутый и музой, и друзьями, Заброшенный неведомо куда, Остриженный, с ушами обезьяны, Пока я просто рядовой солдат. Вокруг меня всё новое, чужое: Другие люди, зданья, города. На мне шинель ужасного покроя, А вместо сердца — красная звезда.

ДВА ВЕКА

Бумаг столетних ворох Я разбирал вчера, В них слышен скрип и шорох Гусиного пера. В них трепет крыльев звонких, Станицы снежных птиц… Ложится почерк тонкий На белизну страниц. Там нежный робкий шепот, Лукавый женский взор, И вдохновенный опыт, И холодок озер. Беспечное безделье. Век блеска и рабов… У нас — стальные перья И новая любовь. Забыты праздность, нега И темный рабий страх. Печать другого века На наших письменах. Без розоватой дымки Развернут, четко дан На пишущей машинке Наш пятилетний план. Еще с полей не свеян Передрассветный мрак, Но с точностью размерен Индустриальный шаг. Кружат стальные птицы Над миром трудовым И жертвенно клубится Заводов черный дым.

Из цикла «СТИХИ МОЕГО ПРИЯТЕЛЯ»

КОСТ

Кост ел неравномерно, То досыта, то мало, Его жена неверно С ним поступала. Она его любила Изменчивой любовью. Ей двадцать восемь было, Он харкал кровью. Они расстались в осень На берегу Гудала Он дал ей двадцать восемь, Она рыдала.

НОЧЬ НА КУХНЕ

На эту тему ухни, Мой сказочный талант, – Повисла тьма на кухне, Как тощий аксельбант. В помойный край влекомый, Покинув отчий чан, Выходит насекомый, Точнее — таракан. Вдогонку таракану, Моча кремнистый путь, Течет вода из крану, Забытого заткнуть.

РАЗМОЛВКА

Да, я сказал тебе открыто, Что мне любовь твоя нужна. Ты опрокинула корыто — Подруга, пленница, жена. Стою. Сгораю. Счет мгновений Ведут часы. Фортуна зла. Ты от моих поползновений Под шкаф тихонько поползла. Там пыль, там остро пахнет мышью Стою, потерян и забыт, А из-под шкафа веет тишью И туфля нищая торчит.

ПОЗДНИЕ СТИХИ, НЕ ВОШЕДШИЕ В СБОРНИКИ