Погаснет жизнь, но я останусь: Собрание сочинений
вернуться

Глинка Глеб Александрович
Шрифт:

В НОЧИ

Сгорблен нос, как клюв. Нежен перьев плед. День-деньской дремлю, Как сова в дупле. Но лишь бренный мир Отойдет ко сну, Я бесшумных крыл Веер распахну: Чтоб летать всю ночь, Меж кустов крутить, Чтоб добыча прочь Не смогла уйти. Чтоб спугнуть с ветвей Стаю малых птах, Чтобы след когтей Цвел в моих стихах.

ОН

Враг состраданья, друг гордыни, Не привиденье, не мираж, Всегда, от века и доныне, Он постоянный спутник наш. Людского покровитель стада, В грехах помощник, нежный друг. Изображать его не надо, Он только имя, только звук. Совсем бесформен, и неужто Он неопределим, как мгла?.. Весьма возможно, потому что Нет формулы рожденья зла. Кой-кто: «Помянут будь не к ночи», – Шепнет с испуганным лицом; Но это редко, а для прочих Он просто красное словцо. Блуждая по путям окольным, О нем не зная ничего, Мы чересчур самодовольны: Он нам внушил, что нет его…

ЛАСКОВОЕ

Как мышь в ловушке тесной, В духовной наготе, С улыбкой неуместной Последних жду гостей. Нелепые мечтанья. Боль в памяти остра, И мечется сознанье Меж «завтра» и «вчера». Шагнет бесшумной кошкой Смерть через кровь и грязь И, поиграв немножко, Сожрет не торопясь. Всё ж теплится отрада Сквозь тошноту и тьму: Зачем-то это надо… Когда-нибудь пойму. В предчувствии такого Пора бы стать добрей, Чтоб с лаской, не сурово… Как кошка для мышей?

НАКАЗАНИЕ

Стадо под властью корыта, Хрюканье и толкотня Благополучно для быта, — Всё это не для меня. К мудрости тяжки дороги, Тускл ее призрачный свет. Знаю, что очень немногим Силы даны для побед. Гордости запах порочный Чуя средь жалких руин, Соображаю — непрочны Сооруженья мои. И, проверяя все звенья Цепи, лежащей во мгле, Вижу — нельзя без смиренья Мудрость стяжать на земле. А потому я отныне Должен, угрюмый, седой, Жить словно кондор в пустыне Старый, надменный и злой.

ЧУЖЕЗЕМНОЕ

Есть у немцев слово doch: То приказ оно, то вздох. Знак согласья, злобы знак: «Тем не менее, но так». Doch – орудие борьбы И защиты от судьбы, Лишь в любви и страсти doch – Счастья стон и неги вздох.

НОВЫЕ ВРЕМЕНА

Нега и мудрость – богатство Востока, В северных сказках сиянье мечты. Тут и обман, и любовь, и жестокость Не по-земному беспечны, чисты. Гаснет поэзия, падают листья, Грязной метлой ощетинилась жизнь. Алчность шныряет повадкою лисьей В мире реальной и будничной лжи. Быт раскрывается в цифрах привычных, Песни и вымыслы здесь ни к чему. Гадкий утенок стал уткой приличной, Голый король в сумасшедшем дому.

SILENTIUM

Все невпопад и не под стать. Бессмысленно и грустно Стихи в Америке писать, В чужой стране – по-русски. К кому обращены они Своим раздольем звонким, Как ветер, как в лесу огни, Как смех и плач ребенка? Ну что ж, смирись и не перечь. От века и до ныне, Поэта пламенная речь – Лишь вопль среди пустыни. Как рыба, жабрами дыша, В холодном океане Пусть молча плавает душа, Пусть сердце камнем станет. Пусть будут замыслы твои Водой забвенья смыты. «Молчи, скрывайся и таи» И звуки и молитвы.

ОПРАВДАНИЕ

Пусть возмущен читатель: «Страсть к юбкам, страх слонов!» Не каждому понятен Скупой язык стихов. Покоя не нарушит Негодованья вой И не взволнует душу Похвал небрежных строй. Во мраке лихолетий Поправ сомнений прах, Стихи писались эти. «Еже писах, писах».

МОЛОДЫЕ СТИХИ

ЮНОСТЬ

Какие-то крыши, хоругви Стоят в золотом сквозняке… И пыльные зайчики пугвиц, И пятна чернил на руке. Ах, да… И суха мостовая. И муха, что бьется в стекле. И воздух с гуденьем трамвая. И весь подоконник в тепле — Толчется от солнца, от рани… Ах, Нижний! Вот чудится мне: Губернский подснежник в стакане Забыт на раскрытом окне.