Шрифт:
В разгроме «Перевала» в первую очередь приняли самое деятельное участие всё те же вапповцы, которые к этому времени уже провели у себя соответствующую чистку и теперь, вооруженные директивами отдела печати при ЦК, ринулись сводить свои старые счеты с перевальцами. На своей конференции ВАПП вынесла резолюцию: «Продолжать решительную борьбу с остатками воронщины, переверзевщины и других псевдомарксистских влияний на пролетарскую литературу».
К концу февраля 1930 года вышли из печати одновременно два перевальских сборника — «Ровесники» и антология, а 8 марта того же года газета «Комсомольская правда» (№ 56–1444) посвятила целую полосу совершенно дикой по своим приемам и тону критике этих двух книг.
Шапка дана через всю полосу. Специальное клише гласит: «НЕПОГРЕБЕННЫЕ МЕРТВЕЦЫ».
Две левые колонки посвящены кратким, произвольно выдернутым из общего текста цитатам перевальских произведений. Озаглавлен этот раздел « На черную доску» с пояснением от редакции:
«В эпоху величайшей исторической ломки, в эпоху социалистической реконструкции и ликвидации на основе коллективизации кулачества как класса, в период обостренной классовой борьбы цветет и еще пользуется общественной поливкой махровая аполитичность обывательской литературы. Политические ренегаты, любители бабушкиных сказок, бледные рыцари, тоскующие по старине, по дядиным мезонинам и тетиным наколкам, певцы медвежьих берлог и умирающих вальдшнепов, дышащие помещичьим пафосом охоты, декларирующие внеклассовую искренность и гуманизм, составляют ядро и основу группы «Перевал», которая осмеливается называть себя революционной.
Последние сборники — антология «Перевальцы» и «Ровесники» — свидетельствуют о полном идейном и художественном банкротстве группы. «Левые» фразы и правые дела нашли свое мирное сочетание в группе «Перевал». Марксистская критика должна решительно ударить по «Перевалу». Нельзя дальше терпеть проповеди политической нейтральности, неприкрытой пошлости, мещанского индивидуализма, отдельные образцы которых мы приводим».
Затем, украшенные отдельной шапкой – «Образцы пошлости», приводятся отрывки из стихотворений и художественной прозы без упоминания авторов.
Первым образцом дана «Бабушка» Тарусского без заключительной строфы. Дальше, взяв одну строфу из другого стихотворения Николая Тарусского и озаглавив ее от себя «Караул! Гибнем», цитируется:
Мы живем не по плану. Не так, Как хотелось. Мы гибнем в ошибках… Я такой же глупец и чудак: Мне по-прежнему дорог чердак И твоя молодая улыбка.Полностью приведено лирическое стихотворение Димитрия Семеновского:
Тебе неприятны мужчины С румяными лицами. Ты Мою худобу и морщины Возводишь в венец красоты. И часто любовь твоя просит Ту силу, что сблизила нас: «Пусть вместе, как травы, нас скосит Прощальный печальный час!..» Мой песенный подвиг безвестен, Но, грезами явь золотя, Ты хочешь слагателем песен Видеть и наше дитя. Свети мне, свети до кончины, И жаркой всесильной мечтой Мою худобу и морщины Победно венчай с красотой!Ниже мы передаем все эти примеры, как они даны в газете.
Мир полон жалоб
Скука, как промозглый туман, стоит в вокзале. И когда из конторы вслед за телефонным звонком глухо доносится низкий голос телефониста, кажется, что заблудившийся в тумане человек безнадежно и обреченно жалуется на свою беду.
Мир полон жалоб. Там, за стенами вокзала, жалуются на бесприютность: тучи — дождем, осинник — дрожью, ворона — криком. Здесь несколько взрослых людей, ожидающих поезда, жалуются нудными словами — на плохую погоду, на нужду, на болезни… Да и удары прутом о весы и о дверь хлопают как жалобный плач, чуть окрашенный робкой жаждой сопротивления.
Древность
За гранью прошлых дней…
Фет
Древняя ночь августа. Жарко налиты огнем драгоценности звезд. В их жертвенной мерцающей яркости безмолвный лес нависает столетним мраком; пропадая во тьме, уходят в тлеющее небо сосновые вышки. Я лежу в заброшенной лесной избушке — где, когда, с кем, уже позабыл — и смотрю на костер, в груду колкого багрового жара. Он сумрачно звенит и покрывается тонким сероватым пухом. Серые тени забвения!..
И первый комар поет песню ветлужских лесов. Тонко поет зеленая глушь, ядовитая как медянка, зыбко курит лесным светлым паром, настоем рассветных цветов… Глушь гниет. Ночь сыра. Сумрачен костер. И толкутся, мешаются тени.
Мне хочется закрыть глаза
Жалобная скука, скучная жалоба… Жизнь оскорбительно проста: человеческую речь произвольно наливают тьмой или светом повелевающие события – перемены погоды, болезнь и выздоровление, беда и удача. Сколько хозяев у вас, бедный наш язык, губы и глаза наши, улыбки наши и плач? Жизнь оскорбительно проста… Мне хочется закрыть глаза и вообразить существо высшее и более свободное, чем человек.