Постановлением Оргбюро ЦК от 16 марта 1923 г., принятым по докладу Кагановича и Крыленко, предусматривался также особый порядок привлечения к судебной ответственности секретарей губкомов и обкомов, а именно: губернский прокурор обязан был ранее, чем дать делу законный ход, направить материалы и свое заключение прокурору республики на распоряжение и для согласования с ЦК [188] 17.

Теперь только секретари губкомов, обкомов и ЦК компартий национальных республик обладали на местах максимальной информацией о положении дел в партии и стране и только с их разрешения информация частично шла в печать. Эту практику закрепило постановление Оргбюро ЦК от 2 февраля 1923 г. «О взаимоотношениях между парткомитетами и редакциями газет», согласно которому весь критический материал о деятельности парткома и исполкома в целом, губотдела ГПУ и губпрокурора, мог идти в местную печать лишь с ведома и согласия парткомитета. Парткомам предоставлялось право в случае необходимости вводить подобное ограничение на определенные сроки и на другие публикации, одновременно извещая об этом Агитпропотдел ЦК. Данные обо всех других отделах губисполкома и прочих учреждениях печатались в общем порядке, согласно постановлению VIII съезда РКП(б). За печатавшийся на страницах газеты материал редакция несла ответственность по советской линии перед судом, а по партийной - перед парткомитетом [189] 18.

Таким образом, Секретариат ЦК и назначенные им местные секретари оказывались связанными единой круговой порукой. В 1923 г. назначенство приобрело особенно широкий размах и стало системой. Причем, в партийный аппарат попадали люди, строго отобранные по «политическому» признаку, готовые идти до конца в проведении генеральной линии партии. Постановление ЦК РКП(б) от 8 ноября 1923 г. прямо обязывало Учраспред заняться «планомерным пересмотром руководящих верхушек», осуществляя это в первую очередь в отношении постов, указанных в номенклатуре, которая была утверждена Оргбюро ЦК 12 октября 1923 г. [190] 19 Как верно заметил А. Зимин, здесь впервые, и притом в опубликованном документе ЦК, встречается термин «номенклатура», приобретший такую скандальную славу в советской истории [191] 20.

«В самый жестокий момент военного коммунизма назначенство внутри партии не имело на 1/10 того распространения, что ныне, писал Троцкий в своем письме членам ЦК и ЦКК от 8 октября 1923 г. Назначение секретарей губкомов стало теперь правилом. Это создает для секретаря независимое, по существу, положение от местной организации. Тот режим, который в основном сложился уже до XII съезда, а после него получил окончательное закрепление и оформление, гораздо дальше от рабочей демократии, чем режим самых жестоких периодов военного коммунизма» [192] 21. Это заявление Троцкого верно отражало сложившуюся практику. Действительно, все политические дела от имени Политбюро, Оргбюро или просто Центрального Комитета Секретариат ЦК вершил, обращаясь к секретарям губкомов, областных комитетов и ЦК компартий национальных республик, и всегда был уверен в том, что партийные комитеты на местах выполнят эти указания, так как они имели строго директивный характер. «Губкомы, - говорил Сталин на XII съезде РКП(б), это основная опора нашей партии, и без них, без губкомов, без их работы ро руководству как советской, так и партийной работой партия осталась бы без ног» [193] 22.

Разослав 27 января 1923 г. в губкомы секретное письмо, которое фактически дезавуировало напечатанную 25 января в «Правде» статью Ленина «Как нам реорганизовать Рабкрин» как статью больного человека, Сталин был уверен в том, что местные секретари выполнят указание ЦК. «ЦК не сомневается, говорилось в письме, что если бы из статьи т. Ленина на местах сделаны были упомянутые в начале этого письма тревожные выводы, губкомы не замедлят правильно ориентировать партийные организации» [194] 23 (выделено мною И. П.). Точно так же, разослав только секретарям губкомов, обкомов и ЦК компартий национальных республик 12 и 13 марта 1923 г. шифрованные телеграммы о болезни Ленина (Сталин действовал «по поручению Политбюро ЦК», как говорилось в документе), он был уверен в том, что местные секретари будут чутко следить за настроением масс, а злостных распространителей слухов о возможном расколе или изменениях в политике партии предавать гласно- и быстродействующему суду [195] 24.

Ни о какой самостоятельности местных органов партии в принятии политических решений теперь не могло быть и речи. Она была резко ограничена еще в ноябре 1922 г. циркуляром ЦК за подписью Молотова и Кагановича. Согласно этому циркуляру, областным бюро и ЦК компартий национальных республик в случае необходимости по условиям местной работы предоставлялось право издавать только разъясняющие дополнения к циркулярам ЦК, но при этом не допускалось изменение их по существу. Все дополнения, вносящие принципиальные изменения в данный циркуляр, соответствующие партийные комитеты должны были согласовывать с ЦК. В тех случаях, когда циркуляр ЦК изменял или отменял их циркуляры, исполнению подлежал циркуляр ЦК РКП(б) [196] 25.

Правилом стал подбор делегатов на съезды и конференции партии. Этапным в этом случае явился XII съезд РКП(б). «За последние шесть лет, признался Сталин, ЦК ни разу так не подготовлял съезд, как в данный момент. Непосредственно после февральского пленума члены и кандидаты ЦК разъехались по всем уголкам нашей федерации и делали доклады о работе ЦК» [197] 26.

Известно, что выборы делегатов на этот съезд, прошедшие до Х Всероссийского съезда Советов, были объявлены недействительными. Новые выборы проводились на партийных конференциях с участием представителей ЦК. В связи с этим и дата съезда перенесена с 30 марта на 17 апреля 1923 г. [198] 27 В результате 55 % делегатов съезда оказались работниками партийного аппарата, а если учесть работавших в нем по совместительству, то 84 % [199] 28.

О подборе делегатов на XII съезд РКП(б) проговорился Зиновьев в разгар внутрипартийной дискуссии осенью 1923 г.: «Нам могли сказать: ЦК партии перед самым съездом, на котором его будут критиковать, переизбирать, подбирает себе делегатов, урезывает избирательные права членов. С точки зрения отвлеченной рабочей демократии это издевательство над "демократией". Но нам это нужно было с точки зрения коренных интересов революции, с точки зрения пользы революции дать избирать только тем, которые являются настоящей партийной гвардией» [200] 29.

Вот эта «партийная гвардия», или ставленники партийного аппарата, и определяли на всех последующих съездах и конференциях судьбу страны, т. е. фактически поддерживали ту политическую линию и те решения, которые задавались сверху. Сохранились на этот счет любопытные документы. «Сталин нередко писал секретарям губкомов записки примерно такого содержания: "Кабаков, очень прошу, поддержи на съезде. Сталин тебя не забудет". Не забывал – расстреливал» [201] 30. Мало того, что делегаты партийных съездов, начиная с 1923 г., являлись ставленниками аппарата. Для них еще и предусматривались подарки во время съезда за «правильное» поведение. В последующие годы такая практика получила широкое распространение. Сохранилось любопытное свидетельство о подарках участникам XVI съезда партии. Это была разовая квитанция, дававшая право в особом отделении магазина ГПУ приобрести по сходным ценам следующие товары: отрез на костюм хороший бостон, 3 м по 18 руб. – 54 руб., 10 м бумажной материи, резиновое пальто, 2 пары нижнего белья, 1 верхняя сорочка, 2 катушки ниток, 2 куска мыла простого, 1 кусок туалетного, 1 жакет шерстяного трикотажа, 1 пара обуви. Кроме того, на съезде выдавалось: 800 г масла, 800 г сыру, 1 кг копченой колбасы, 10 коробок консервов, 80 г сахара, 100 г чаю, 125 папирос. И.И. Шитц, умный, наблюдательный и очень проницательный человек, одновременно с описанием этой квитанции сделал в своем дневнике совершенно правильный вывод, который тоже стоит процитировать: «Это, конечно, явный подкуп. И в то же время, какое убожество! Казалось бы, за свои деньги каждый приезжий, не только депутат, мог бы свободно купить не только вещи, если бы они были в обороте, но в том-то и беда, что мы кричим о "бурном росте производства", а между тем две катушки и кусок мыла это привилегия!!!» [202] 31.