– А оборотни? – перебил я ее, уж больно мне не понравилось то, к чему она вела, пусть я и был вынужден согласиться с тем, что она права. То, что сейчас происходило с Олейором, служило для подобного вывода прекрасным примером. Лера для него была скорее целью, добычей, несмотря на то что его чувства к ней были глубокими и искренними.

– Знаешь, – осторожно улыбнулась она, вероятно догадавшись о мрачности посетивших меня мыслей, – с этими оказалось легче всего. Они не усложняют жизнь и не делают ее проще. Они просто живут, полностью отдаваясь тому, что для них существует в этот момент. Если это любовь – значит, любят. Ненасытно, словно в последний раз. Если сражаются, то полностью отдаваясь схватке. Если танцуют, то так, что невозможно не пуститься в пляс вместе с ними. И я подчас жалею, что не родилась княжеской дочерью, что лишена этой внутренней свободы, которая не противоречит у них понятиям чести и доблести.

– А люди? – подвел я ее к самому важному для себя, как только она замерла, словно растворяясь в том, о чем только что говорила. Но отложил в памяти, что надо будет деду пересказать мнение о его сородичах. Я знал, что ему будет приятно услышать подобное.

– А люди? – повторила она мой вопрос и поднялась так быстро, что я не успел ее перехватить. Пришлось подняться следом, с сожалением отмечая, что этот вечер не принес мне безмятежности. – Я не знаю, что сказать о людях. Если только то, что в вас есть все, что я перечислила, и еще много того, что я не назвала. Но…

Она вновь пожала плечами и, не дожидаясь меня, направилась к выходу из детской. Оставив меня с растревоженной ее словами душой.

Утро наступило слишком рано – правитель срочно требовал меня к себе. Правда, стоило его простить, это я поздно вечером пытался прорваться к нему, но Олейор то ли все-таки завел себе фаворитку (Гадриэль на мой прямой вопрос ответил настолько уклончиво, что я даже восхитился его умению, не разъяснив ничего, сказать так много), то ли решил залить вином свою тоску в одиночестве.

Альена вскочила меня проводить хотя бы до порога гостиной (возможно, чувствовала свою вину за то, что я всю ночь проворочался, ища ответы на вопросы, которые их не имели), но я уговорил ее остаться в постели и попробовать еще подремать. Несмотря на присутствие в детской двух нянь, Аля (она с удовольствием откликалась на это милое прозвище) большую часть времени проводила с малышами. Хорошо еще, не забывала о том, что академию магии она еще не закончила, и, как только ребятишкам исполнится два года, ей придется туда вернуться.

Таково было требование великой троицы: Тахара, Ксандриэля и Тиасаль, спорить с которой у меня даже мысли не возникло.

Коридоры дворца правителя в этот предрассветный час были почти пусты. Только воины охраны да слуги, заканчивающие уборку.

В большом холле у лестницы начальник стражи, за спиной которого стоял похожий на мраморное изваяние даймон, распекал четверку эльфов. Ничуть при этом не заботясь об их самолюбии. Присутствие в Тариконе чернокожих воинов и так нервировало стражу, а если тем удавалось еще и стать свидетелями отсутствия должного старания, последствия этого были подобны подготовке к небольшой войне местного значения.

Заметив меня, лорд не счел необходимым отвлечься от столь увлекательного действа, которому он отдавался с вдохновением, и лишь кивнул да многозначительно посмотрел на окружавших меня телохранителей. После этого взгляда подчинявшиеся мне, а не ему воины вытянулись в струнку, вызвав у меня невольное уважение к его таланту. Я-то наивно полагал, что стать еще более подтянутыми уже невозможно. Оказывается, ошибался.

У лестницы пришлось задержаться – шла смена караула. И хотя мой статус был значительно выше, я качнул головой, предлагая разводящему продолжить движение.

Я догадывался, откуда появилось желание позлить Олейора, но вряд ли бы позволил нечто подобное, если бы не понимал, что минутная задержка ничего не изменит.

Дюжина ступеней наверх размеренной походкой, стараясь не обращать внимания на то, как аромат цветов, на которых еще сверкают капельки росы, щекочет ноздри. Еще столько же, и, оставив охрану в небольшом зале, мимо расступившихся стражей, среди которых двое в набиру, я прохожу в коридор, ведущий к покоям Олейора.

И… мамы.

Об этом я предпочитаю даже не думать. Как и о том, что створки дверей открываются передо мной еще до того, как я к ним подхожу.

Эта нетерпеливость служит прекрасным индикатором настроения нашего правителя. Сейчас оно ближе к неукротимому урагану или, что более вероятно, очередной пакости.

Для меня.

– Можешь не извиняться. – Мой друг сидел, вальяжно развалившись в кресле, и, когда я вошел в гостиную, как раз отпивал из фарфоровой чашки. Судя по терпкому запаху, которым была наполнена комната, опять баловался кофе.