Нам уже немало приходилось ждать.

И с этим ничего нельзя поделать — Роб все равно бросит нас в участке. Как бы сильно нас это ни раздражало. Что касается меня, я была крайне раздражена.

— Мальчика отвезут в местную больницу? — спросила я помощника шерифа.

— Нет, в более крупную больницу в Ашвилле, — ответил Роб. — На этом настояли парни из Бюро расследований штата. А ведь у нас здесь хорошие доктора. — Судя по голосу, он был глубоко обижен.

— Меня здесь хорошо лечили, — сказала я.

Честно говоря, мне хотелось подлизаться к Робу — вдруг мы сможем добиться, чтобы после он отвез нас в дом у озера. Но я сказала правду. Охотно верю, что в таком маленьком городке в больнице не будет современных диагностических аппаратов, какие могут приобрести больницы побольше, но, похоже, мое выздоровление шло отлично, и медсестры были очень добры, хотя и очень заняты.

Роб слегка расслабился.

Всегда есть что-то странное в езде по городу в полицейской машине, когда ты сидишь сзади и тебя отделяет от водителя проволочное ограждение. Это заставляет чувствовать за собой некую вину, и все как будто на тебя глазеют.

Когда мы припарковались за участком и вылезли из машины, представители прессы так и кишели вокруг, желая знать, не арестовали ли нас с Толливером. Проклятье! Я была не в настроении с этим мириться. И не могла понять, почему этот ужасный рой не переместился к старому амбару.

— Мы не отвечаем на звонки и переговариваемся по мобильникам, — объяснил Роб в ответ на мой вопрос.

Теперь он казался полностью открытым, демонстративно шел рядом со мной и придержал заднюю дверь участка, тем самым продемонстрировав ожидающим репортерам, что я у полиции в почете.

В участке царил хаос. Новости уже распространились по зданию, и было только делом времени, когда они просочатся наружу.

Роб, похоже, не знал, как с нами быть, поэтому провел нас в одну из комнат для допросов, рассказал, где находятся автоматы с едой и питьем, и добавил, что в предбаннике есть журналы, если мы захотим почитать. Было ясно, что он бешено торопится забрать пленку и вернуться на последнее место преступления, поэтому мы кивнули — и он умчался.

Последовало несколько часов скуки. Мы могли бы быть уже в дороге, убираясь, черт возьми, из Доравилла. Мы могли бы быть вместе в постели, наслаждаясь нашими новыми отношениями, — за такую идею Толливер был полностью «за». Я наслаждалась бы несколькими аспектами такого времяпрепровождения, но, сказать по правде, у меня порядком ныло в неожиданных местах, и моя рука слишком перенапрягалась для сломанной руки. А еще мы могли бы зарабатывать деньги, занимаясь другой работой. Но вместо этого мы сидели в скучной комнате.

Для разнообразия мы совершили набег на предбанник и реквизировали все журналы, купили дрянную еду из автомата, пытаясь не путаться ни у кого под ногами.

Спустя четыре часа вернулась шериф. Она, Клавин и Стюарт вошли, неся еще пару кресел, и началось повторение пройденного, снова и снова.

— Вы и вправду думаете, что мальчик Чак покончил с собой, чтобы вы могли найти другого мальчика? — спросил Стюарт в пятый раз.

— Я не знаю, что происходило в его голове, — пожала плечами я.

— Он мог бы написать записку, мог бы позвонить нам, мог бы позвонить вам, если уж на то пошло, и сказать: «Мой отец держит в тайнике мальчика». Это решило бы проблему.

— Для него это не решило бы проблемы, — возразил Толливер.

— Он был подростком, — напомнила я. — Его переполняли драма, ужас, вина и сожаление. Думаю, он пытался найти искупление для себя и своего отца.

— Вы и вправду так думаете, мисс Коннелли? Думаете, он по своей воле мучил животных?

— Если и так, это развлечение ужасало его.

Я сомневалась, что есть простое объяснение поведению Чака Алманда. Я считала, что в конце он попытался совершить правильный поступок, но его мыслительный процесс не предвидел возможности того, что он мог бы по-другому выйти из ужаса, в который попал, выйти и выздороветь. Он просто жил недостаточно долго, чтобы верить, что у него есть будущее после ареста отца, и хотел, чтобы отец его перестал убивать. По крайней мере, так я истолковывала действия Чака.

С нами разговаривали долго, пытаясь вытащить из нас сведения, которых у нас просто не было.

— И не рассказывайте никому о том, что видели в амбаре. Пока мы полностью не закроем дело, — велел Клавин.

Такое было легко пообещать. У нас не было желания говорить об увиденном.

У меня имелись некоторые сомнения, что дело завершено, но я держала эти сомнения при себе. После всего того, что мы с Толливером сделали, к моим размышлениям пока еще не собирались прислушиваться. Но сомнения не давали мне покоя, и у меня оставалось чувство незавершенности.