Кинг Стивен
Шрифт:
Стеббинс уставился бледно-голубыми глазами в завесу дождя.
— Наверное можно даже сказать... он заколдовал меня. Превратил в кролика. Помните «Алису в стране чудес»? там был кролик. Но наверное ты прав, Гэррети. Пора прекратить быть кроликами и хрюкающими свиньями, и овцами, и стать людьми... даже если наш максимальный уровень — это шмаровозы, да извращенцы с театральных балконов на сорок второй улице. — Глаза Стеббинса полыхнули такой дикой радостью, что когда он посмотрел на Гэррети с МакФризом, они отшатнулись от этого взгляда. Стеббинс сошел с ума. В то мгновение в этом не было никаких сомнений. Стеббинс был совершенно безумен.
Его обычно низкий голос возвысился до громоподобного гласа проповедника:
— Откуда я знаю столько о Долгой Прогулке? Я знаю все о Долгой Прогулке! Я просто обязан знать! Потому что Мейджор — мой отец, Гэррети! Он мой отец!
Рокот толпы вдруг волнообразно усилился; это могла быть реакция на слова Стеббинса, если, конечно, толпа их расслышала. Грохнули выстрелы. Нет, вот причина. Грохнули выстрелы, и Пастор мертвым упал на дорогу.
По телу Гэррети пробежала внутренняя дрожь.
— Господи боже, — сказал МакФриз. — Это правда?
Он облизал потрескавшиеся губы.
— Правда, — сказал Стеббинс почти добродушно. — Я его незаконнорожденный сын. Видите ли... Я думал, он не знал. Я думал, он не знал, что я его сын. Здесь-то я и допустил ошибку. Он же похотливый старый кобель, этот наш Мейджор. Я так понимаю, у него бастардов дюжины. А хотел я просто-напросто вывалить ему это на голову — ему, а заодно и всему миру. Сюрприз, сюрприз. А когда выиграю, моей Наградой будет — войти в дом моего отца.
— Но на самом деле он знал? — прошептал МакФриз.
— Он сделал меня своим кроликом. Маленьким серым кроликом, который заставляет других собак бежать быстрее... и дальше. Похоже, это сработало. Мы дойдем до Массачусетса.
— И что теперь? — спросил Гэррети.
Стеббинс пожал плечами.
— Оказалось, кролик тоже сделан из плоти и крови. Я иду. Я разговариваю. И, думаю, если все это скоро не закончится, мне придется ползти на животе, как какому-нибудь гаду.
Группа прошла под тяжело свисающими проводами электропередач. Несколько мужчин в ботинках для скалолазания взобрались на опоры, стоящие по обе стороны дороги, и висели над толпой, похожие на богомолов-переростков.
— Который час? — спросил Стеббинс. Его лицо словно растаяло под дождем, и превращалось по очереди в лицо Олсона, Абрахама, Барковича... потом, вдруг, в лицо самого Гэррети, истощенное и лишенное надежды, осунувшееся, изможденное, — лицо полуразложившегося ворона на давно убранном и заброшенном осеннем поле.
— Без двадцати десять, — сказал МакФриз. Он усмехнулся — вот такой призрак остался от его старой циничной усмешки. — Поздравляю вас с пятым днем, сосунки.
Стеббинс кивнул.
— Дождь будет идти целый день, Гэррети?
— Да, думаю да. Похоже на то.
Стеббинс медленно кивнул.
— Да, мне тоже так кажется.
— Ну, тогда укройся с нами от дождя [64] , — неожиданно сказал МакФриз.
— Хорошо. Спасибо.
Они шли рядом, почему-то нога в ногу, хотя каждый из трех был навеки заключен в ту, свою собственную, уникальную форму, которая определялась содержанием внутреннего страдания.
64
В оригинале фраза звучит так: «Well, come on in out of the rain». Это редкий фразеологизм, который означает «демонстрировать здравый смысл», быть достаточно здравомыслящим, чтобы искать укрытие. В данном случае фраза является ключом инициации — с ее помощью МакФриз принимает Стеббинса в общий круг, из которого тот до сих пор был исключен.
Границу Массачусетса пересекли семеро: Гэррети, Бейкер, МакФриз, пустоглазый скелет по имени Джордж Филдер, с трудом преодолевающий каждый метр, Билл Хоф («произноси как Хафф», сказал он Гэррети когда-то давно), высокий накачанный парень по имени Маллиган, который вроде бы до сих пор сохранил неплохую форму, и Стеббинс.
Помпезная встреча на границе осталась группой практически не замечена. Дождь продолжал идти, упорный и однообразный. Ветер выл и бросался на Идущих с бесцеремонной жестокостью юности и весны. Он срывал шляпы со зрительских голов и бросал их короткими дугами в известкового цвета небо.
Совсем недавно — сразу после откровений Стеббинса — Гэррети всем своим существом испытал необычайный душевный подъем. Его ноги как будто вспомнили, какими они были раньше. Ошеломляющие приступы боли в спине и шее стали реже и даже вроде бы слабее, как если бы на них воздействовала анестезия. Гэррети подумал, что так, наверное, выглядит восхождение на самую последнюю из отвесных скал, выход на окончательную вершину — выход из переменчивого тумана облаков на свет холодного солнца, на бодрящий, бедный кислородом воздух... и кроме как вниз дальше идти некуда, да и вниз — со скоростью полета.