Я тряхнула головой и невесело усмехнулась. Кого еще подозревать? Гришу? Ему точно не хватает денег. Все уходят на его полоумного брата. Гриша держит его в каком-то хорошем санатории, где за ним присматривают сиделки. А все это требует изрядных денег… а Гриша вот уже который год ходит практически в одном костюме. И только недавно он купил второй – из-за моего нажима. Но подозревать Гришу – все равно что подозревать саму себя, потому что мы знакомы с незапамятных времен, прошли боевое крещение в «лихие» девяностые, с их перманентными кризисами, безденежьем и полным отсутствием каких-либо заказов. Мы поднимали эту контору практически с нуля, и, если меня предал Гриша, значит, мои дела совсем плохи, и я ничего не понимаю ни в окружающих людях, ни в разумном устройстве мира.

Остается еще Ирочка… жалостливая Ирочка, которая заплатила за меня в универмаге и довезла до дома. Ирочка, которая живет с теткой и мечтает о принцах на «порше». А если ей уже осточертело житье с теткой, и до такой степени, что она решилась украсть, а потом продать ролик нашим заклятым конкурентам в рекламном бизнесе – Хризенко и Подгорову? Они отхватят его за немалые деньги с руками и ногами, и Ира купит себе отдельное жилье. Разве это не здравая и подходящая мысль? И разве такое невозможно?

– У меня есть версия! – наконец выдохнула я. – И не одна. Но озвучивать их сегодня я не собираюсь. Мне важно, чтобы вы взвесили свои шансы, и тот, кто взял ролик, вернул бы его на место. Я даю срок… – Для большей убедительности я подняла глаза и посмотрела на часы, привезенные мною из Лондона. – Ровно три дня. Во вторник срок истекает. Если этого не случится, я озвучу все свои версии и привлеку милицию.

– Полицию, – машинально поправил меня Гриша.

– От перестановки слагаемых сумма не меняется… Итак, три дня.

– Мы можем разойтись? – спросила Тамара Петровна. – У меня мальчики дома одни. И тесто для пирога еще не готово.

– Расходитесь, – кивнула я. – Только помните, что я вам сказала.

Сотрудники начали одеваться. Марк все сидел злой, сжав кулаки. Ульяна не попала рукой в рукав шубки, Гриша подскочил и помог ей, за что был вознагражден кроткой милой улыбкой. Тамара Петровна шумно отодвинула стул, поправила воротник и сказала, не обращаясь ни к кому персонально:

– Я пошла. Хорошего вечера, – спохватилась, что сказала что-то не то, и прибавила: – Если что, звоните мне на сотовый. Завтра я у мамы. Целый день, с ночевкой.

Марк рывком поднялся с места и, буркнув: «До свиданья» скрылся за дверью, чуть не столкнувшись с Тамарой.

Ирочка застыла, словно впала в столбняк.

– Ирочка! – Я окликнула ее. – Вы можете идти.

– Спасибо! – всхлипнула она. – Можно, я еще чаю выпью?

– Тебя никто не гонит.

– Я пошел, – громко сказал Никита и сморщился, словно у него внезапно заболели зубы. – Я-то думал, что… – он махнул рукой и, резко развернувшись, скрылся за дверью.

Никита был основным творцом этого ролика. Он вложил туда свои силы, талант, время…

Гриша сидел, сгорбившись, и не смотрел ни на меня, ни на Ирочку. Выпив чай, Ирочка заторопилась и, надев полушубок, сказала:

– Ну, я пойду…

Она ушла, даже не закрыв дверь, что для аккуратной исполнительной Ирочки было делом немыслимым.

Когда мы остались вдвоем, Гриша повернулся ко мне и сказал с печальной улыбкой:

– Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам.

– Не снилось, – согласилась я. В висках у меня стрельнуло. – Таблетки от головной боли у тебя есть?

– Есть. Все время с собой таскаю.

Гриша достал упаковку и аккуратно оторвал полоску с двумя таблетками.

– Держи. Пройдет голова, это хорошее лекарство.

– Сомневаюсь…

Пурга разгулялась нешуточная. Как только я вышла на улицу, ветер остервенело задул мне в спину, и я поежилась. Машина стояла неподалеку от офиса, и я побежала к ней вприпрыжку, уткнув нос в воротник полушубка.

«Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» – думала я.

От того, что все было вынесено на «суд Божий», ничего не изменилось. А на что ты надеялась, возразил мне ехидный внутренний голос: что вор проявит завидную сознательность и придет с повинной?

Этот ролик был совместным детищем нашей команды. Все началось с Тамары Петровны. Когда мы однажды смотрели в маленькой комнате, где обычно обедали, телевизионные новости и в одном из репортажей показали чеченскую школу, сердобольная Тамара вздохнула и качнула головой:

– Вон как детишки настрадались! Вместо того чтобы тихо-мирно своими детскими делами заниматься, учиться и в школу ходить, они живут на пороховой бочке. Где же справедливость-то?

Камера показывала школу, дети сидели и рисовали, один мальчишка от усердия высунул язык и старательно вел линию карандашом. Он поднял голову, и камера выхватила его взгляд. ТАК смотреть дети не могут. Взгляд малыша был умудренным и печальным. Не по годам и возрасту.