Я осторожно высвободила руку из его лапищи.

– Не знаю, – просто сказала я. – Может быть, ты мне что-нибудь посоветуешь? Я не знаю, кто украл рекламный ролик и зачем. Я не знаю, кто из моих сотрудников причастен к этому. Может быть, он… или она, – поправилась я, – действуют самостоятельно, а может быть, с кем-то в «связке». Я не знаю, почему на меня напали и чуть не убили. Я не знаю, кто были те ребята из джипов, которые тоже заинтересовались нашими делами и каннским роликом. Я не знаю ответов на эти вопросы и, наверное… не хочу знать. Правда была бы слишком ужасна.

– Допустим, ты права. – Шаповалов сделал вид, что не заметил моих маневров, и снова взял меня за руку. Мои губы задрожали. – Но разбираться все равно придется. Даже если тебе этого не хочется. Даже если есть сильное искушение – закрыть глаза и предоставить событиям возможность идти своим чередом. А самое большое твое желание – просто махнуть на все рукой и сказать про себя: «Пропади все пропадом!»

– И у тебя… бывало такое? – улыбнулась я краешками губ.

– И не однажды. Но каждый раз я говорил себе: если ты расписался заранее в собственном бессилии – значит, сыграл на руку своим врагам. Ты хочешь доставить им такое удовольствие? И на этот вопрос никто, кроме тебя, не ответит.

«Враги» – это прозвучало как-то слишком расплывчато и неконкретно. Всю жизнь у меня были конкуренты, завистники и недоброжелатели. Но враги… От этого слова, твердого и холодного, похожего на дуло пистолета, веяло первобытным холодом, так, что сводило зубы. И хотелось верить, что я не могла никому перейти дорогу до такой степени, чтобы меня собрались убить. Словно прочитав мои мысли, Шаповалов поморщился:

– Кому-нибудь ты дорогу за последнее время переходила? Конфликты, недоразумения, угрозы?

Я помотала головой:

– Нет. – И добавила для большей убедительности: – Не было, Олег, правда. Я бы тогда была начеку. Такие вещи сразу замечаешь.

– А вот и нет! Такое трудно просчитать… Это может быть какая-то мелочь, но на самом деле она имеет роковые последствия. Только сразу ее не видно. И то, что кажется тебе пустяком, на самом деле потом превращается в неразрешимую проблему.

– Тогда – не знаю. – Я закрыла глаза. – Очень болит голова…

– Я… могу облегчить… твою боль?

Эти слова были сказаны очень тихо – я едва расслышала их и открыла глаза, чтобы убедиться: мне не показалось. В его взгляде я прочитала ответ: все это – правда, и мне стало не по себе. Слишком долго я привыкала к своей одинокой жизни; она сроднилась со мной, срослась, стала моей второй кожей – до меня было не достучаться и не дозваться. Я сама сознательно выбрала такую жизнь, и теперь все трещало по швам, рушилось, и эти осколки и обломки могли похоронить меня под собою заживо. И мое дело – что будет самым верным и правильным – отойти в сторону и жить своей прежней жизнью. Я не могу никого впустить в нее – это слишком опасно и чревато непредсказуемыми последствиями.

– Голова сейчас пройдет, – быстро сказала я, и на его лице промелькнуло выражение неподдельного разочарования. Словно он ожидал услышать от меня нечто совсем другое. Его рука отпустила мою. И тут из глубин квартиры до нас донесся голос Ульяны:

– Что вы будете пить?

– Виски! – буркнул он.

– Одну минуту.

Ульяна принесла виски и поставила стакан на низкий столик у кровати.

Шаповалов выпил виски залпом.

– Еще?

– Не надо. Вот что… – он обернулся ко мне. – Твой ролик сделан по рисункам детей?

– Да.

– Можно попробовать сделать его заново? Ну, я понимаю, что это – работа не на день и не два. Но у тебя же талантливые ребята, если они немного поднапрягутся – выдюжат. А потом наверняка у них общий рисунок ролика в головах остался. Тем более работали они над ним совсем недавно… Восстановить «картинку» по свежим следам – особых затруднений, я думаю, это для них не составит. Возможно, я и ошибаюсь, но это – реальный выход из создавшейся ситуации.

Господи! Как же эта простая, очевидная мысль не пришла мне в голову раньше?! Я была слишком занята своими переживаниями: кто его взял и почему… а что можно найти выход – в это я не верила…

– В этом что-то есть…

– Конечно, я же слов на ветер не бросаю… У тебя еще есть время?

– Есть. Заявки подаются вплоть до 22 апреля. Фестиваль состоится с 19 по 25 июня.

– Тогда нет проблем! Слушай, поехали в офис, заберем рисунки детей. Они хранятся в офисе?

– Да.

– Тогда – едем! Не будем терять время.

– А почему не утром?

Я не могла бы сказать, что мой родной офис внезапно стал для меня чужим и мне не хочется туда ехать лишний раз. Он стал чем-то вроде пылесоса, заглатывавшего все подряд: мои эмоции, результаты наших общих трудов… Мой офис, для которого выбирала краску для стен и мебель в комнаты, внезапно превратился во враждебную территорию.