Риск большой, но выхода не было — Палдиски, как морская и авиационная база, должна быть надежно прикрыта от возможных атак с воздуха, и мы не можем держать без дела целую батарею. 26 декабря при резком северном ветре и в зимней полутьме удалось переправить на пароме из парка «Н-2-П» одну пушку и трактор. Второй рейс не удался. Сильно штормило, прогноз на завтра был еще хуже. Мы сняли с парома лишних людей и решили все же попытать счастья. На середине пролива паром получил сильный крен и вместе с грузом затонул. Но жертв не было. А пушку и трактор подняли и ввели в строй только в апреле сорокового года.

Зима финской войны была суровой. Морозы достигали 35–40 градусов. В декабре весь Финский залив сковало льдом. Замерз и пролив Роггервик. Хотя мы понимали, что появление вражеских кораблей в таких условиях маловероятно, мы держали всю оборону в постоянной готовности, зная, что в любой момент могут вмешаться в эту войну враждебные силы с запада. Я часто бывал на Пакри и на островах и видел, как трудно переносят зиму в палатках батарейцы и строители. Командиры и политработники жили вместе с краснофлотцами в одних и тех же «госпитальных» палатках, температура в которых даже ночью, когда палатка хорошо закрыта, едва поднималась выше нуля. Терпели. Не жаловались. Знали, что на финском фронте их товарищам еще труднее.

К концу декабря, когда наше наступление на Карельском участке фронта приостановилось, мы поняли, что войска подошли к полосе главных укреплений. Находясь в Эстонии, мы, конечно, не могли представить себе прочности укреплений, с которыми столкнулся вновь образованный Северо-западный фронт, хотя о линии Маннергейма трезвонила вся буржуазная печать. Только позднее, когда начался прорыв этой линии в лоб, так дорого стоивший армии, нам стало ясно, какая кровавая идет там борьба и какой героизм надо было проявить бойцу нашему, чтобы прорвать все три полосы долговременных железобетонных и гранитных сооружений, способных выдержать попадание снаряда калибра 203 миллиметра, Командиры, приезжавшие к нам в Палдиски с востока, рассказывали о хитроумных минах-ловушках, оставляемых противником в печах домов, у входных дверей, прикрепленных к игрушкам, к брошенным на дороге домашним вещам… Не слышал я раньше и о «кукушках», ведущих одиночный бой в лесу с деревьев. Все это надо было запоминать и учитывать.

В нашу боевую деятельность ледостав тоже внес осложнения. Стало почти невозможно действовать подводным лодкам, хотя некоторые командиры, ставшие вскоре Героями Советского Союза, сумели проникнуть в Ботнический залив на коммуникации противника и подо льдом.

Мы закончили строительство сухопутного аэродрома в Палдиски. Наши бомбардировщики действовали в глубоком тылу противника, на путях его внешних сообщений. В декабре, при плохой видимости, в снегопад, к нам в Палдиски сумели перелететь с востока девять истребителей И-15 старшего лейтенанта С. А. Гладченко, восемнадцать бомбардировщиков СБ капитана А. И. Крохалева, ставшего Героем Советского Союза, и капитана В. И. Ракова, позже дважды Героя Советского Союза, шесть истребителей И-153 старшего лейтенанта И. Д. Борисова, имя которого потом носила главная площадь города Гангэ на полуострове Ханко. Из небольшой разведывательной группы выросла наша 10-я авиабригада и превратилась в сильный боевой организм, получив возможность, начиная с 19 декабря, интенсивно блокировать противника. Совместно с дальними бомбардировщиками 8-й авиабригады наши самолеты бомбили транспорты в шхерах, броненосцы береговой обороны и укрепления острова Утэ. Удары по броненосцам береговой обороны наносили с больших высот и потому малоэффективно. У противника, надо это отметить, была хорошо организована противовоздушная оборона и маскировка. Он довольно успешно создавал ложные батареи, подставляя их под огонь наших орудий и под наши бомбы — на этом горьком опыте мы многому научились и потом, в первый же год Великой Отечественной войны, сами обманывали врага такими приемами. Всегда надо внимательно изучать и использовать приемы и тактику противной стороны.

В начале января 1940 года в портах Ботнического залива противник поставил дополнительные зенитные батареи, ввел в действие истребители типа «Бристоль-Бульдог». А потом, когда наша 10-я авиабригада, усиленная двадцатью дальними бомбардировщиками, стала с воздуха минировать ледовые фарватеры, срывая движение транспортов с оружием западных стран, тогда в воздухе против нас стали воевать и современные истребители «Фоккер-Д-21» и «спитфайеры», германские и английские машины. Они устраивали засады на льду замерзших лесных озер, внезапно нападали на наши ДБ, СБ и МБР-2.

В середине февраля истребительная авиация, охранявшая базу, разведывавшая и штурмовавшая железную дорогу на полуострове Ханко, получила новую задачу: сопровождать и охранять дальних бомбардировщиков.

Мы помогали летчикам чем только могли: расчищали от обильного снега аэродром, пополняли своими людьми команды техников и вооруженцев, охраняли авиабазу от возможных в наших зарубежных условиях случайностей.

Отношение властей к нам резко ухудшилось. Против нас настойчиво и активно работали белогвардейцы, осевшие в Эстонии после гражданской войны, и местные фашистские формирования.

…11 февраля 1940 года поздно вечером мы с Дорофеевым узнали о начале нашего нового наступления. Стоял такой мороз, что страшно было выйти на улицу. А наши бойцы шли на линию Маннергейма. Вот герои, так герои!.. Каждый вечер радио передавало сообщения об их тяжелейшей борьбе. Нас больше всего волновало выборгское направление, взятие приморских пунктов и островов, К концу дня 24 февраля части 34-го стрелкового корпуса заняли Бьёрке, Пийсаари и Тиуринсаари, а на следующий день флотский отряд сопровождения приступил по приказу командующего флотом к организации обороны острова Бьёрке.

Из очень скудных сведений от людей, приезжавших из Кронштадта, стало известно, что на этих островах захвачены финские береговые батареи необычной постройки. Меня это очень интересовало. Предстояло всерьез вооружать острова в районе Палдиски и Моонзунда, надо обязательно своими глазами посмотреть батареи, выдержавшие огонь наших линкоров. Война кончалась, но мы понимали, что это жестокая, но малая репетиция — будет, неизбежно будет решающее сражение.

Когда были прорваны все три полосы укреплений линии Маннергейма и должен был пасть Выборг, командование дало мне разрешение, которого я долго добивался, — поехать на Бьёрке.