Его лицо оказалось теперь совсем рядом. Каждая черта была легко различима. Неожиданно для себя Регина подумала, что этот человек очень красив. Открытие, казалось, не особенно ее взволновало. По крайней мере, гораздо больше ее тревожили его вопросы.

– Тебе больно?
– снова спросил он.

Она продолжала смотреть на него, так и не произнеся ни слова. В глазах ее стали закипать слезы. Регине удалось отвести взгляд, и она стала рассматривать рельсы, убегавшие за дальние холмы. Ее била дрожь.

Казалось, незнакомец не замечал ее состояния, хотя голос его несколько смягчился.

– Тебе нужен врач?

Еще один вопрос. Он загоняет ее в угол. Ведь она не может ответить ни на один из них. Она ничего не знает.

– Не знаю. Нет. Пожалуй, нет, - ее голос заметно дрожал.

С дотошностью члена военного трибунала он продолжал мучить ее вопросами:

– Что ты имеешь в виду под этим «пожалуй»?

– Прекратите! Пожалуйста!
– голос ее сорвался на крик.

Его руки опустились на ее плечи. Твердые. Но не стремящиеся причинить боль.

– Это тебе не частная школа для леди! И не чай в Лондоне! Этот чертов мир - реальность! Ре-аль-ность! Поезд добрался до города. Все в истерике! Полдюжины людей ранены, даже женщины. А тебя там не оказалось. Некоторые видели, что ты спрыгнула, говорят, неудачно. Если не хочешь рассказать мне о том, что произошло, можешь рассказать шерифу. Или врачу, когда мы доберемся до Темплетона.

– Я понятия не имею, что произошло!
– воскликнула она. И вдруг почувствовала весь ужас своего положения.

– Что ты сказала?

– Я ничего не знаю, - прошептала она, закрывая глаза.

Действительно, она ничего не знает. Ничего. Ни о каком поезде. Ни о каком нападении. Она не знает, почему у нее исцарапаны руки, как не знает и то, почему она здесь, в этой безлюдной долине.

– Ты не помнишь, что случилось?

Нет, все намного хуже. Но ей страшно в этом признаться даже себе самой.

– Черт побери, Элизабет, ты действительно ничего не помнишь?

Регина была готова разрыдаться. Ей было ясно, что он не собирается бросить ее здесь одну. Но больше она не в силах выслушивать эти вопросы. Она просто ненавидит его.

– Уходите! Пожалуйста, уходите! Незнакомец вновь резко встал.

– Может быть, это и к лучшему. Хорошо, что ты не помнишь, что произошло.

– Я НИЧЕГО НЕТ ПОМНЮ, - в отчаянии выпалила она.

– Что?

– Вы назвали меня Элизабет…

Его темные глаза уставились на нее в недоумении.

– Меня зовут Элизабет?

Он ничего не ответил. Она вновь повторила:

– Меня зовут Элизабет?

– Ты не помнишь своего имени?
– в его голосе послышалось недоверие.

Регина закрыла лицо руками, чувствуя, как бешено колотится сердце. Непонимание. Отчаяние. Страх. И больше ничего. Вот правда, от которой никуда не денешься. Она совершенно ничего не помнит. Даже своего имени.

– Черт побери!
– выругался человек, назвавшийся Слейдом.

Надежда и страх. Страх и надежда. Она заметила, как пульсирует голубая жилка на его виске.

– Я - Элизабет?
– она попыталась приподняться.

– Когда поезд прибыл в Темплетон, там не досчитались только одной женщины - Элизабет Синклер.

– Элизабет Синклер?
– Регина попыталась хоть что-нибудь вспомнить. Безуспешно. Сплошная пустота. Ни проблеска воспоминания.

– Не помню!

– А свою компаньонку?

– Нет!

– Ты даже не помнишь, что ехала в поезде?

– Нет!

– А Джеймс? Помнишь Джеймса?

– Нет!

Регина разрыдалась. Слейд помог ей встать, неуклюже поддерживая обеими руками. Она инстинктивно прижалась к нему. Щекой ощутила тепло его груди. Невзирая на охватившее ее смятение, почувствовала, что ситуация не совсем приличная.

– Элизабет, - в его голосе появилась уверенность, - все в порядке. Мы здесь, чтобы позаботиться о тебе. Скоро ты все вспомнишь.

Его спокойствие - вот лучшее для нее лекарство. Она слегка отстранилась. Леди всегда должна оставаться леди. Даже, если потеряла память. Регина робко подняла глаза.

Слейд смотрел на нее в упор. Неожиданное объятие сблизило их.

– Спасибо, - сказала она, испытывая неподдельное чувство признательности.
– Спасибо.

– Не надо. Не надо меня благодарить.