У Бюро не было никаких комментариев; у Ника, разумеется, тоже. Боб мельком увидел девушку, Старлинг; опустив голову, она пробежала мимо телекамер, которые выстроились перед входом в здание имени Гувера. Бобу показалось, что девушка чем-то расстроена.

Затем выпуск новостей прервался на интервью с бывшим мужем Джоан Фландерс, состоятельным чудаком Т. Т. Констеблом. Он предстал перед объективами настоящим ковбоем: он переселился на Запад, полностью расставшись со своим образом Восточного побережья, и теперь носил ковбойскую шляпу, красную клетчатую рубашку с расстегнутым воротником и красный платок на шее.

Как всегда, Констебл был ярким и выразительным, и камеры буквально пожирали его обветренное загорелое лицо и седоватую двухдневную щетину, призванные показать то, что он с утра до вечера гонял и клеймил скот, а не продавал акции и отчитывал нерадивых сотрудников.

— Черт побери, — говорил Констебл, — я жду от ФБР большего. Всем известно, кто это сделал, и чем скорее дело будет официально закрыто, тем скорее мы сможем оставить эту страшную трагедию позади и вспоминать о блистательной жизни Джоан, а не о ее ужасной смерти от рук спятившего морпеха, вообразившего, будто война продолжается. Все настолько очевидно, что я никак не могу взять в толк, как Бюро удалось так запутать дело.

Затем речь держал Джек Райдингс, конгрессмен от Вайоминга. Ведущий не стал заострять внимание, что конгрессмен представляет тот самый округ, в котором находится огромное ранчо Тома Констебла, одно из нескольких, и ни словом не обмолвился, что конгрессмен состоит в одной партии с Томом, щедро спонсирующим его избирательную кампанию. Райдингс пообещал устроить слушания о том, какими соображениями руководствуется ФБР, набирая сотрудников и продвигая их по служебной лестнице, и выразил удивление, как вообще такое могло произойти. По сути, расследовать преступление одного снайпера поручили другому снайперу; ну как тут не беспокоиться, куда заведут агента Мемфиса ложные представления о профессиональной солидарности? А что, если у него какое-то свое, предвзятое отношение к снайперскому искусству? Что, если он считает убийство человека на большой дистанции благородным занятием? Не влияет ли это на его деловые качества, заставляя в упор не замечать реальность?

Тут Боб выключил телевизор. Все, хватит. Вскоре позвонил Вашингтон, в конце дежурства. Он сообщил, что ему известна история с Ником, но он достал записные книжки и может передать их Бобу, если тот хочет. Боб хотел.

И вот Свэггер за столом, пытается понять, что важного есть в записях. У каждого следователя были своя схема, свой метод, свои сокращения, поэтому работа продвигалась медленно, многое приходилось строить на догадках. В конце концов Боб разобрался с двумя наиболее понятными стилями изложения и относительно свободно прочитал замечания, хотя некоторые инициалы и остались для него загадкой; а еще один следователь сам прошелся по своим записям с красным карандашом, выделяя те места, к которым, на его взгляд, имело смысл присмотреться.

То, что удалось выяснить Бобу, в целом подтверждало результаты его собственного расследования. На протяжении последних нескольких месяцев Джек и Митци держались угрюмо, замкнуто, казалось, что они чем-то удручены. Друзья и знакомые гадали о причинах: проблемы со здоровьем, семейные неурядицы или долгосрочная депрессия, вызванная тем, что издательство отвергло книгу Джека, и усугубленная язвительными замечаниями одного журналиста: якобы этот отказ явился сокрушительным ударом по мечтам Джека о литературной славе и низвергнул его в посредственность. К тому же теперь Стронги должны были вернуть издательству деньги, на которые жили последние пять лет.

Но все сходились во мнении, что затем вдруг случилось чудесное исцеление. Внезапно прежний Джек и прежняя Митци вернулись, в них снова появились былые развязность, харизма, счастье и кипучая энергия. Почти все свидетели относили это на начало сентября; казалось, корабль, считавшийся утонувшим, наконец пришел в порт.

«Что же случилось на самом деле?» — гадал Боб.

Ему хотелось вернуться в дом Стронгов и еще раз более тщательно пройтись по календарям и ежедневникам. После того как он открыл сейф, его интересовало только содержимое этого ящика, он сосредоточился исключительно на нем, в ущерб всему остальному.

Тупица! Идиот! Совершить такую непростительную ошибку! Растяпа, недалекий старик, глаза не работают, мозг спит!

Боб задумался, как быть дальше. Можно просмотреть заново информацию, добытую из сейфа, — в пятидесятый раз; можно пролистать записные книжки в надежде на пропущенные важные мелочи; можно войти в Интернет и найти газеты за первую неделю сентября, на тот случай если в реальном мире произошла какая-то история, оставившая след, которую он поймет и привяжет к уже имеющимся данным; можно перечитать биографию Стронгов и проверить, не было ли у них в начале сентября какого-то знаменательного события, которому они так радовались, — но это дурацкая затея.

Свэггер устал. Пора было ложиться спать. Мысли у него путались; он зашел в тупик.

Но он не мог остановиться. Каким бы глупым это ни казалось, ему хотелось проверить свои идеи. Включив переносной компьютер, Боб открыл Интернет. Ему в голову не пришло ничего лучше, кроме как запросить поисковую систему, наугад введя «Джек Стронг/ Митци Рейли/сентябрь», и посмотреть, что получится. Получилась полная бессмыслица. Чепуха, чушь, безумие, бесконечные ссылки на припев какой-то песенки вроде «Встречались не зря в конце сентября, и было нам так хорррррррошо-о-о-о», что-то в этом роде. Боб пробежал список, и на седьмой странице его взгляд привлекло имя О. З. Харрис, некролог в «Чикаго трибьюн», страница Д-15, выделенные строчки «…написал четыре книги, в том числе „Романтики-радикалы: правдивая история Джека Стронга и Митци Рейли“, вышедшую в 1997 году».