— А ведуны, они знают?

— Ведуны знают все, что было, и помнят все, что будет, — только и ответил Нит.

Эдвард задумался. По всему выходило, что именно с ведунами ему и стоило вести переговоры, как единственному, а потому официальному, представителю своей империи. "Всесильные" и "всеведующие", в его понимании они были чем-то вроде непререкаемой касты высшего духовенства, которая в своем узком кругу хранила секреты, и делилась ими только по мере необходимости, тем самым еще сильнее укрепляя свой собственный авторитет и власть. Как христианская церковь и мощь веры. Это, конечно, еретические мысли, проводить подобную параллель, но Эдвард был уже не тем мальчишкой, который несколько лет назад готов был лично казнить еретиков. Церковь — это не только слуги Иисуса, посредники между Господом Богом и людьми — это еще и стержень цивилизации, именно церковь последнюю тысячу лет двигала научный прогресс, церковники открыли атом и первыми высадились на луну. Именно в руках церкви была мощь веры — основа всей жизни Британской империи, без их благословения не мог подняться ни один аэролет, не могло работать ни одно современное оружие. И чудо, когда одно слово человека в рясе заставляло ожить мертвую машину, укрепляло не только веру людей, но и власть церкви — знания и вера сделали ее намного сильней, чем мечи и щиты крестоносцев. Раз такое происходило в развитом обществе, то здесь, на руинах прошлого, умение из мягкого железа делать прочную сталь автоматически делало человека равным богам.

С богами тоже не все было ясно. Нит все время упоминал некоего Али: то Али-владыку, то Али-заоблачного, то Али-обманщика, но когда Эдвард прямо спросил, так ли зовут их бога, ответил отрицательно.

— У Верных Псов нет богов, у нас есть свой путь, по которому мы должны идти, и долг, который каждый из нас должен исполнить.

— Тогда кто же такой Али-владыка?

— Али-владыка — хранитель мира и распорядитель судеб.

Вот и попробуй разберись. Если кто-то хранит мир и вершит судьбы — разве он не бог? Даже Господь, после Второго Пришествия, когда был в небытие пленен Люцифер, больше не вмешивается в дела мира — его сын ушел во второй раз, пощадив человечество и оставив его на попечение святой церкви христовой. По крайней мере, так она учила.

— Нит, — Эдвард уже понял, что имя каждого из местных жителей состояло из двух частей — короткой клички и значимого слова, причем последнее давалось после какого-то обряда инициации, — а я могу поговорить с ведунами? Задать им вопросы? Или это табу?

— Конечно можешь. Ты можешь говорить с кем угодно, только тебе не всегда ответят. Люди могут быть заняты, или просто не понять, у тебя очень странные мысли и к ним нужно привыкнуть.

"У меня как раз нормальные", — мысленно усмехнулся Эдвард. С точки зрения местных он сам, наверняка, казался каким-то дивом заморским, чудом в перьях — слоняется по городу непонятный чужак, говорит образами, во все углы заглядывает, разве не подозрительно? Хотя неприязни к себе он не чувствовал, максимум — легкий интерес, что было тоже весьма странно. Изолированная на протяжении веков группа, ограниченное общение, отсутствие контакта с остальной цивилизацией — неужели им не интересно, кто он такой? Всю мировую историю европейцы покоряли дикарей своими чудесами, ружьями, пушками, да прочими безделушками. Когда в тринадцатом веке британцы, переплыв Атлантику, открыли Новую Шотландию, ацтеки сразу приняли их за посланцев богов, не удивительно, что именно среди этого народа так быстро прижилось христианство. Любой чужак, в любом обществе, всегда вызывает интерес уже только тем, что он не такой, как все. Но не среди Верных Псов. Мужчины, которых было непропорционально мало, и женщины, старые и молодые, они только бросали на Эдварда беглый взгляд, и возвращались к своей работе. Только дети, особенно совсем малые, поглядывали с любопытством, но не более того. И никакой неприязни, никакого отчуждения, в языке Верных Псов не было слов "лазутчик" или "шпион". Или Верные Псы были слишком беспечны, что вряд ли, в этих землях беспечный человек — мертвый человек, или они действительно не представляли, что люди могут враждовать с другими людьми. Это больше похоже на истину, годы изоляции должны были сплотить выживших, только вместе, только оказывая взаимовыручку, они могли выжить. Но почему тогда так безразлично отнеслись к чужаку? Или он здесь не первый британец?

Тем временем Нит вел Эдварда куда-то к окраине города, и тому, наконец, удалось примерно оценить размеры поселения. "Правильный круг диаметром около двух миль, жилые и промышленные объекты расположены радиально-симметрично", — по привычке отметил Эдвард, как будто в будущем собирался проводить здесь десантную операцию. Даже по современным меркам, довольно большая территория. Этого он тоже не мог понять. На первый взгляд, Верные Псы не занимались никакой сельскохозяйственной деятельностью — нигде не было видно полей, садов или огородов. Только деревья, "березы", вспомнилась страница из учебника ботаники, дома и дорожки. Если так, то не было никакой насущней необходимости ограждать настолько большую территорию, почти четыре квадратных мили. С точки зрения обороны, с точки зрения банального удобства, комфорта, не имея никакого транспорта, было бы логичным устроить некий жилой форт, небольшой, периметром сотню-другую метров, где жить, а если уж Верным Псам так нравились березы — садить их по ту сторону стен. Даже с точки зрения здравого смысла строить огромную стену, отвлекать постоянным дежурством сильных и умелых воинов, ограждая по сути совершенно пустую территорию внутри, казалось полнейшим безумием, но зачем-то же Верные Псы это сделали. Что-то подтолкнуло их на такой шаг. Эдвард сначала думал, что этот город — не их, что люди просто нашли какой-то древний военный объект Татарской империи и поселились на его территории, но потом от этой мысли пришлось отказаться. Нит привел Эдварда к самой настоящей стройке — аккуратно сложенные каменные блоки, инструменты, бережно прикрытые шкурами, фундамент и зачатки первого этажа — Верные Псы расширялись, а не жили тем, что осталось от предков.

— Ведун здесь. Только мы должны ждать, он говорит с землей, а этот разговор может затянуться надолго.

— Что он делает? — переспросил Эдвард.

— Говорит с землей, — послушно повторил охотник.

Вот и попробуй пойми. Что это? Шаманский обряд, обязательный ритуал, когда ведун должен "попросить" у земли разрешения что-то построить, или часть самого строительного процесса? Но, скорее всего, все же первое — в то время как с десяток мужчин бездельничали, седой старик (старик? ничего подобного! едва за тридцать — даже седина, глубокие морщины, вздутые вены, дряблая серая кожа, темные круги под глазами не могли скрыть, что ведун еще очень молод) стоял на коленях, прижав руки к земле, и что-то очень тихо нашептывал. В целом же ничем, кроме признаков ранней старости, от остальных Верных Псов он не отличался — та же одежда, никаких особых амулетов, вроде тех, которыми так любят украшать себя дикие африканцы. Но общее уважение к ведуну ощущалось почти физически, на него смотрели, как верный христианин смотрит на мощи святого, а иудей — на свой Храм.

— А зачем он это делает? — продолжал допытываться Эдвард. — Это какой-то обряд?

— Обряд? Я не понимаю, что ты хочешь спросить. Он просит землю ненадолго отпустить своих детей, дать им волю, но это сложно. Земля стара и очень медлительна, у нее очень сложный язык, и она не любит, когда без цели тревожат ее сон. Ведуны говорят, что если разгневать землю — она будет дрожать, и тогда произойдут большие беды.

Эдвард вздохнул. Все, как он и думал, любое примитивное общество объясняет явления природы теми или иными проявлениями богов. Гром, молния? Зевс-громовержец гневается. Солнечное затмение? Небесные боги света сражаются с богами тьмы, и чтоб солнце вернулось нужно принести большие жертвы. Землетрясение? Гнев земли. Наверняка какое-то из землетрясений прошлого разрушило дома Верных Псов, вот ведуны и взяли себе это на вооружение — теперь строительство каждого нового дома начинают с таких вот "разговоров", тем самым укрепляя свой авторитет и свою значимость в социуме. Мол, не будет ведунов — некому будет говорить с землей, она разгневается и все порушит… Говорить с Нитом, убеждать его, что земля трясется не от гнева, а при столкновениях литосферных плит, Эдвард не стал. Он был офицером, а не миссионером, чтоб нести дикарям свет божественных знаний. Потому вместе с остальными терпеливо ждал, пока ведун закончит — строители заметили незваных гостей, но никак на них не отреагировали.

Ожидание затянулось, а затем события начали развиваться с такой скоростью, что Эдвард не успевал ничего понять. Сначала Эдвард почувствовал слабое головокружение, тошноту, легкость по всему телу, как когда-то, во время практики, когда молодых курсантов на неделю отправили на орбиту, испытать на себе влияние невесомости. А потом… то, что происходило, было за гранью реальности. Строители, словно воздушные акробаты, огромными прыжками взмывали в воздух, легко подхватывали каменные глыбы, как будто они были из невесомого аэрогеля, и, как ребенок кубики, укладывали их на стены растущего на глазах дома. Делали они это все так сноровисто, споро, что, казалось, всю свою жизнь провели в невесомости. Именно в невесомости. Эдвард больше не почувствовал собственного веса — он свободно парил, как будто закон всемирного тяготения утратил свою силу. Земля больше не держала его, воздушным шариком капитан уносился куда-то ввысь, наслаждаясь чувством полета… чтоб в следующую секунду повалиться на землю. Гравитация, наконец, вспомнила, что именно она — основа вселенной, что она присуща любому телу и любой волне, и напомнила об этом зарвавшимся людишкам. Эдварду — болью вывихнутого колена, строителям — несколькими упавшими блоками и чудом уцелевшими головами. Но если капитан еще долго приходил в себя, местные жители к подобному исходу были готовы и спокойно продолжили работу. Произошедшее нисколько не выбило их из колеи, наоборот — за пол минуты невесомости стены дома выросли на несколько футов, но теперь над ними нужно было еще работать и работать, в спешке далеко не все "кубики" удалось поставить на свои места…

— С твоей ногой все в порядке? — спросил охотник, который за все это время не сдвинулся с места.

— Вроде ничего серьезного… Нит… Скажи мне… Что это было?

— Я же сказал, ведун попросил землю, и она отпустила своих детей.

— Детей… Ты хочешь сказать, что эти камни — дети земли, и любой ведун может заставить их потерять свой вес?

— Не камни, — вместо охотника ответил незаметно подошедший ведун. — Мы все дети земли, потому что рождены ею, и, как всякая любящая мать, она из лучших побуждений не желает нас далеко отпускать. Она дает нам воздух и воду, дает пищу, чтоб мы могли жить и продолжать свой род. Земля любит нас, и, когда приходит тепло, а соки жизни бодрят ее древнее тело, она вспоминает молодость, когда была не землей, а пылью среди бесконечности — тогда все ее чувства пробуждаются. И сколь бы ни был тих голос человека, она может услышать каждого, потому что мать всегда слышит своих детей. Я попросил ее дать нам немного пошалить. Отпустить нас, на несколько ударов сердца, как мать отпускает младенца, когда он делает первые шаги, чтоб тут же опять цепко прижать к своей груди. Земля — не ветер и не вода, мы не можем ее заставить, а только просить, она строгая мать, но любит нас, и почти всегда отвечает на наши просьбы. Ты, — обожженный скрюченный палец ведуна указал на Эдварда, — хотел говорить со мной. Но тебе это не нужно. Скоро ты сам найдешь ответы на все свои вопросы, потому что эти ответы уже есть у тебя в голове, только ты не хочешь их слышать. Ты хотел найти силу, которая принуждает, но среди Верных Псов нет такой силы. У Верных Псов есть долг, и есть цель — ты уже знаешь об этом. Не ищи иллюзии, потому что тому, кто живет в мире теней, суждено навеки блуждать в густом тумане видений.