— Я всегда думала, что ты безоговорочно любишь презентации эксклюзивной одежды.

— В платье за шестьдесят тысяч фунтов я, что удивительно, почувствовала себя не в своей тарелке. Все вдруг показалось мне жутко бессмысленным. В этом платье было просто невозможно ходить. Представь, мне пришлось надорвать его сзади, чтобы пройти по подиуму.

— Быть такого не может!

— Честное слово. Я в нем едва стояла! — Лидия улыбается. — А потом увидела всех этих богачек из стран Персидского залива. Они покупают платья, везут их домой, а показаться на людях им в них нельзя.

— Вы о чем? — спрашивает Дэз.

— Об одной странной закономерности, — отвечает Лидия с неподвижно каменным лицом. Она привыкла так говорить, не напрягая мускулов. — Все эти дамочки, сидящие на показах в первом ряду, приобретают вещи, которые они не станут носить. А иногда они даже не бывают на показе, просто посылают кого-нибудь вместо себя. В любом случае, они покупают платья, которые никогда не наденут на публике, потому что их религия это запрещает, привозят в свои роскошные дворцы и помещают за прозрачные витрины, чтобы на них смотрели, как на произведения искусства. Я полагаю, некоторые платья и есть произведения искусства. Потом к ним в гости приходят подруги, пьют чай… Им интересно, как выглядит платье от Dior за шестьдесят тысяч фунтов.

— И эти женщины их не носят? — Дэз отходит немного назад, чтобы взглянуть на лицо Лидии.

— Нет. Чаще всего они покупают стендовый образец, в который вообще никто не влезет. Особенно — я. — Она смеется. — В том случае, если это платье от Armani, черт его побери.

— Как странно, — говорит Дэз.

— Знаете, мне очень нравилось, когда меня одевали Клеопатрой, или Жанной д'Арк, или с ног до головы раскрашивали в синий цвет, как это было у Пат Мак-Грет.

— Мне нравится Пат, — откликается Дэз. — Она — лучший стилист в мире. Ее работа — просто фантастика! Лицо совершенно меняется.

— Да, — отвечает Лидия. — В этом все и дело. Кейт не участвует в показах одежды от-кутюр, потому что она сама по себе — слишком яркая индивидуальность. А они хотят девушек-хамелеонов. Должна сказать, что мне самой слегка надоело выходить на подиум неузнаваемой. Я хочу заключить такой контракт, как Синди.

— Обожаю Синди, — тут же подхватывает Дэз. — Для меня она — образец супермодели. Вы обратили внимание на то, что ее знаменитая родинка то появляется на снимках, то исчезает в зависимости от того, что хотят заказчики? Если организаторам шоу нужна Синди как она есть, то вы видите родинку, а если им требуется всего-навсего красивое, всем знакомое лицо, то они обрабатывают фото на компьютере.

— Никогда не замечала, — говорю я.

— Правда? — изумляется Лидия. — Ты меня удивляешь! Я надеюсь, что наши фотографии тоже обработают на компьютере. — Она открывает глаза и наклоняется к зеркалу, окруженному маленькими яркими лампочками. — Кожа выглядит ужасно. Я такая усталая.

— Не смотри туда, — советует Дэз. — Ненавижу это зеркало. Честно говоря, ненавижу эту студию. В этом освещении все выглядят плохо. Там, где я обычно работаю — в Айлингтоне, — кормят жареными цыплятами, иногда — с потрясающим зеленым карри. А здесь нам дают всего-навсего дурацкого вареного лосося. Ненавижу лососину. То есть не то чтобы ненавижу. Она мне надоела. Я сказала своему агенту: «Больше не пойду работать в студию, где кормят рыбой». Но она же никогда меня не слушает. «Дэз, работа есть работа», — и все тут. А я пекусь и о правильном питании!

— Конечно, — отвечает Лидия, не слушая.

Просто уму непостижимо, как Дэз — худенькая и очень привлекательная полуангличанка-полуиндуска, с короткими черными волосами и смуглой кожей — вообще может питаться чем-нибудь, кроме супа. На кончике языка у нее металлическая заклепка, на губах — два колечка, еще одна сережка — в правом верхнем углу рта, как некая ультрасовременная мушка.

В другом конце студии Макс сражается с огромным рулоном белой бумаги, которая послужит фоном во время съемки. Он прижимает ее к полу огромными черными штангами, но, кажется, обеспокоен тем, что на полу видны темные залысины, и теперь спорит с Флафф и стилистом.

— Скоро вы там? — кричит он нам.

— Скоро! — отвечает Дэз. — Осталась прическа. Где Деннис?

— Я тут, — откликается симпатичный чернокожий парень. Он лежит на диване возле подноса с булочками и читает Vogue. На нем штаны, как у скейтбордиста, очки в темной оправе, волосы заплетены в короткие косички — Деннис выглядит очень стильно.

— Когда вам будет угодно, — говорит он. — Бигуди греются. Я готов.

— Через две минуты.

— Ради Бога.

Проходит пятнадцать минут, и я, наконец, сижу в кресле и рассматриваю в зеркале свою незатейливую, измученную, распаренную физиономию. Лидия сидит рядом, задрав ноги на подставку трюмо, и, перекрикивая шум, требует фен. Деннис приглаживает ей волосы огромной щеткой. От его одежды ощутимо пахнет марихуаной.

— Так ты видел новую экспозицию Марио Тестино?! — кричит Лидия.

— Ходил туда с приятелем, — говорит Деннис. — Мне понравилось.