Этот могильный камень может быть подготовлен немедленно, поскольку я уже получил специальное разрешение от рейхсминистра Шпеера, несмотря на то что сейчас вообще не разрешено ставить памятники никому, в том числе солдатам, и даже награжденным Рыцарским крестом. Я получил специальное разрешение работать над возведением таких мемориалов в исключительных случаях и впервые воспользуюсь этим, с вашего позволения, для установления надгробной плиты для героя Роммеля, так чтобы это было сделано в короткое время.

Хайль Гитлер!

Доктор Крайз,

главный архитектор».

Но в народе и среди солдат передавалось из уст в уста: «Он убил его».

Причины устранения Роммеля Гитлером уходят корнями в прошлое, ко времени Африканской кампании, и особенно к событиям начала лета 1944 года.

В одном из очерков Геббельса, опубликованных в еженедельном журнале «Рейх», Роммель описывается как один из первых лидеров штурмовиков. Роммель никогда не уходил из армии и, следовательно, никак не мог быть в штурмовых отрядах. Этот сюжет может иметь своим происхождением его деятельность в 1936 году, когда он был офицером связи Верховного командования армии с лидером молодежного движения рейха и советником по вопросам военной подготовки молодежи. В качестве командира батальона в Госларе в первые два года национал-социалистического правления Роммель в душе был против Гитлера. Он замечал своему другу Оскару Фарни после акта беззакония 30 июня 1934 года, и особенно после безнаказанного расстрела генералов фон Шлейхера и фон Бредова: «Теперь самое время сбросить Гитлера и всю его банду».

Роммель стал уважать и почитать Гитлера после демарша 1935 года, когда тот провозгласил конец ограничению вооружений. Роммель видел в нем «объединителя нации», которую разрывали на части многие партии, «освободителя» от недостойных условий Версальского договора и «устранителя безработицы». Он начал верить в «мирные цели и идеалы» Гитлера, и на него произвели впечатление его способности координатора. Роммель приветствовал воззвание 1935 года как символ восстановления суверенитета рейха. Он верил, что западные державы будут приветствовать перевооружение Германии как «сдерживателя большевизма».

Роммель сначала не понимал, что война – не только военный, но также и политический процесс. Но после окончания Западной кампании 1940 года он стал сомневаться в способности национал-социалистического режима управлять государством и руководить. Справедливость этих сомнений подтверждалась на многих примерах пережитого горького опыта. При Эль-Аламейне и после него Роммель впервые поступал вопреки призрачным мечтам Гитлера о мировом господстве. Недоверие Гитлера восходит к тому времени, но он все еще хотел заработать себе капитал популярности у германского народа на респектабельности Роммеля и по этой причине превозносил его более, чем любого другого генерала. Он с еще большим желанием делал это, так как думал, что может использовать закаленного в боях солдата как противовес ненавистному Генеральному штабу.

Росло понимание Роммелем военных и политических вопросов, так же как и его понимание гуманизма. Он осознал растущую аморальность режима, который поставил государство и вооруженные силы в подчиненное положение по отношению к партии. Неоднократно он протестовал против коррупции юридической системы, которая, как ему казалось, была кратчайшим путем к разрушению государства. По мере того как оплошности и преступления Гитлера во всех сферах накапливались, Роммель содрогнулся от ужасающей власти монстра. Это было «собрание бессмысленной жадности в самой грубой ее форме; жажда популярности; мечта завоевателя о власти; страсть к убийству и разрушению; тщеславие и панический страх; жажда мести и полная безнадежность».

Роммель, видя все эти жуткие проявления, не впал в бездеятельность, как сделали некоторые из высших офицеров. Напротив, эта осведомленность развила в нем стойкость духа и мужество, которые позволяли действовать независимо. Он не только не боялся выражать свои мысли письменно, но и высказывать их прямо в лицо Гитлеру. Он безжалостно показывал ситуацию такой, какой она была на самом деле, и требовал принятия необходимых мер. Зная, что его протесты бесполезны, но чувствуя, что репутация и жизнь его народа значит больше, чем его собственная, он подготовился нанести удар, такой, как удар Йорка. Фельдмаршалу Роммелю подходят слова, сказанные Эрнстом Юнгером:

«Бывают ситуации, в которых вы должны проигнорировать шанс на успех, тогда вы стоите над политикой. Это верно в отношении этих людей, и, следовательно, морально они торжествуют, хотя исторически – терпят поражение. Их мужество и самопожертвование – более высокого порядка, чем те, что проявляются в сражении, и, хотя жизнь не увенчает их лаврами победы, это делает поэзия».

Осознание Роммеля и его решение запоздали. Но совесть солдата слишком медленно развивалась в совесть политика, а затем переходила в духовность. Он стал воспринимать идеи Юнгера о мире. Он предвидел новый мир и догадывался о мистической взаимосвязи между верой и реальностью.

Но когда пришло время действовать, вмешалась судьба. Роммель, подобно большинству высших офицеров, не участвовал в восхвалении «величайшего генерала всех времен». Гитлер инстинктивно угадал мнение Роммеля; у него появилось подтверждение этого во время их короткой встречи 17 июня на совещании в Марживале. Окружение Гитлера – Бургдорф, Кейтель и другие – откровенно и втайне настраивали его против Роммеля. Генерал не должен был стать угрозой диктатору. Не должно быть другого национального героя в этой теократии, выстроенной вокруг Гитлера.