— Найдут!.. — охнул Кудыка.

— Не найдут, — успокоила суженая. — По гололёду-то!.. Снега нет — и следа нет…

— А случайно наткнутся?

Вместо ответа погорелица больно стиснула ему руку, и Кудыка испуганно умолк. Неподалёку хрустел наст, слышались голоса.

— Просыпаюсь… — возмущённо, взахлёб жаловался кому-то Докука. — Костерок еле тлеет, сторож этот твой уже седьмой сон досматривает, а их и след простыл…

— Кого «их»? — приглушённо рявкнул Пепелюга, на этот раз, судя по всему, к шуткам не расположенный. — Вас же только двое было!..

Докука поперхнулся и закашлялся.

— Да это… Я задрёмывал уже… Смотрю: вроде девка ваша о чём-то с ним толкует… Ну вот я и подумал: может, это она его развязала?.. Пока я спал…

— Врёт — во всю губу!.. — не выдержав, шепнул Кудыка.

Погорелица тут же на него шикнула, и оба вновь замерли, прислушиваясь.

— Что за девка? — допытывался Пепелюга.

— Да нешто я знаю! — жалобно вскричал красавец древорез. — Девка и девка. Чумазая…

В гулкой ночи отчётливо треснула оплеуха.

— Я те дам «чумазая»! — озлился погорелец. — За чумазых, знаешь, что бывает?..

Прошитый морозными иглами ночной туман затлел розовым, и вскоре из-за окованного ледяной бронёй холмика показались трое: главарь, Докука и ещё один со смоляным огнём на палке. Главарь свирепо озирался, а разобиженный Докука озадаченно ощупывал затылок.

— Замуж за него просилась… — добавил он, как бы только что вспомнив.

— Ах, во-он это кто!.. — Пепелюга выбранился по-чёрному, помянув и царя-батюшку и тресветлое солнышко. — Давно она у меня на бирке зарублена… Ну попадись только… Согну в дугу да и концы на крест сведу!..

— Так чего их теперь искать-то? — недовольно спросил тот, что со смоляным светочем. — Слышь, Пепелюга… Они уж наверняка в слободке давно…

— Да не могли они далеко уйти!.. — взвыл Докука.

— А ты почём знаешь? — недобро прищурился главарь. — Ты же спал, говоришь!..

— Так а костерок-то! — быстро нашёлся тот. — Костерок-то погаснуть — не успел! Значит, совсем недолго я спал…

Переругиваясь, скрылись за другим ледяным горбом, однако шаги их и голоса долго ещё отдавались в гулкой ночи.

— Светил бы мне ясный месяц, а по частым звёздам я колом бью… — донеслось совсем уже издали.

Погорелица вздохнула и с досадой потёрла замёрзший нос.

— Зря… — признала она с сожалением. — Надо было мне и его развязать… Ну что, берендей? Как тебя звать-то?

Кудыка сказал. Погорелица уставилась на него в радостном изумлении.

— Правда, что ль? Так это, выходит, от тебя жена с греками сбежала? Ну всё, берендей, пропал ты! Такого мужика я не выпущу… У тебя вон, сказывают, и дом двупрясельный, и печка кирпичная…

— Тебя-то саму как зовут? — буркнул Кудыка.

— Чернавой величают… — не без гордости ответила та.

Чернава? А ведь точно — ворожея… Слыхал про неё Кудыка, и не раз. Сам боярин её о прошлом годе в терем призывал — шишимору вывести… Что ж теперь делать-то? Не возьмёшь в жёны — воду в ложке заморозит, порчу наведёт… А возьмёшь — и того хуже. Как с такой жить прикажешь?..

И принялся древорез вспоминать в смятении всё, что знал о ворожеях и ведьмах. Бить их можно только тележной осью, при каждом ударе приговаривая: «Раз!..» Скажешь: «Два!» — изломает… Потом ещё врут: наотмашь их тоже бить нельзя — только от себя. Ударишь от себя — рассыплется… Да врут, наверное!..

Но, конечно, кабы не Чернава, нипочём бы не выбрался Кудыка из развалин мёртвого города. То ли и впрямь она умела глаза отводить, то ли просто хорошо знала здесь каждый взгорбок и каждую ямку. Был случай, когда, затаившись, они пропустили ватагу погорельцев в каких-нибудь двух переплёвах от своего укрытия. Обитатели развалин возвращались к землянкам усталые и сильно раздражённые. Докуку они вели с собой, награждая его время от времени к превеликому Кудыкиному злорадству тычками да затрещинами.

Когда же наконец похожие на кладбище горбатые развалины остались за долгой извилистой ложбиной, в которую обратился ныне внешний ров, небо на востоке уже опушилось розовым заревом. Там, за синеватыми Кудыкиными горами разгоралось, готовясь взмыть над страной берендеев, светлое и тресветлое наше солнышко. Обозначилась впереди поросшая дымами слободка, блеснуло за ней зеркало никогда не замерзающей Вытеклы.

Чернава повернулась к алеющему востоку, потянулась с хрустом, повела плечами.