Задача Малко становилась все более нереальной. В Багдаде он больше никого не знал. Оставшись наедине с собой, он стал вполголоса поносить Теда Хейма самыми нелестными словами.

Живя в атмосфере постоянной лжи, некоторые агенты в конце концов заболевали ею сами и начинали принимать желаемое за действительное. Пройдя долгий путь, сомнительные данные воспринимались ими как неоспоримые факты.

Теперь ему совершенно не хотелось выходить на связь с полковником Абдулом Хакматом. Это могло закончиться полным провалом всей операции. Тогда он мог рассчитывать увидеть Виктора Рубина только на эшафоте площади Аль–Тарир. И хорошо еще, если не рядом с собой.

Он с облегчением окунулся в суматоху Саадун–стрит, не без труда отрешившись от печального мира доктора Шавуля.

* * *

У генерала Латифа Окейли были круглые выпученные глаза, напоминавшие глаза больного крокодила. На верхней губе, как нарисованная, чернела тонкая полоска усов. Говорил он важно, неторопливо и с причмокиванием. Ежедневно генерал проводил больше двенадцати часов в своем кондиционированном кабинете армейской службы безопасности, лично изучая каждое досье и делая на папках микроскопические пометки разноцветными карандашами.

Большая голова, сидящая на худых костлявых плечах, придавала ему несколько комичный вид, но при встрече с ним никто и не думал смеяться: Латиф Окейли был воплощением подозрительности и считался самым опасным человеком в Ираке.

Будучи главой «директората» армейской службы безопасности, он держал в поле зрения всех и каждого, не подчиняясь в то же время никому. У него была лишь одна–единственная слабость: во время официальных визитов он требовал, чтобы его бронированный «мерседес» сопровождали двенадцать мотоциклистов в сверкающих серебристых шлемах.

В послужном списке генерала Окейли было бесчисленное количество произведенных арестов и приведенных в исполнение смертных приговоров. Он не был ни садистом, ни кровожадным маньяком: он лишь хорошо знал свое дело. Правительство наметило ему план по раскрытию государственных преступлений, я что он мог поделать, если нормы плана оказались сильно завышены…

Сейчас генерал неторопливо прихлебывал чай, глядя на досье Малко, лежавшее перед ним на столе. В этот раз – случай поистине небывалый – баасистская контрразведка потрудилась предоставить ему свой отчет о визите Малко к доктору Шавулю.

Генерал задумчиво рассматривал фотографию Малко, приложенную к его заявке на визу. В том, что иностранный журналист попытался встретиться с местным евреем, не было, в общем–то, ничего удивительного. Это, кстати, являлось достаточным основанием для немедленной высылки журналиста из страны, чего и требовали баасисты. Но генерал сказал «нет». По какой–то непонятной причине этот элегантный белокурый иностранец вызывал у него серьезные подозрения. Поскольку он сразу же после приезда отправился к доктору Шавулю, у него наверняка были тесные контакты с евреями за рубежом.

Это делало его безусловно опасным. Генерал Окейли решил, что журналист может явиться звеном длинной цепи… Он взял зеленый карандаш и написал на личном деле Малко: «Выдать журналистское удостоверение. Установить непрерывное наблюдение».

Зная, что большинство его подчиненных бездарны и ленивы, он дважды подчеркнул слово «непрерывное».

Затем Окейли написал короткую записку полковнику Чиркову, багдадскому шефу ГРУ, и сопроводил ее фотографией Малко. Русские время от времени оказывали ему кое–какую помощь не столько ради интересов совместной работы, сколько для того, чтобы лишний раз напомнить о себе.

Зато они располагали такой техникой, о которой генерал Окейли мог только мечтать. Ведь у него не было даже завалящей ЭВМ.

Он встал и отправился на обед. И только сидя на мягком сиденье «мерседеса», катившего по старому мосту Щуда в центре Багдада, он понял глубинную причину своего беспокойства: взгляд белокурого иностранца был слишком острым, слишком проницательным, чтобы принадлежать простому журналисту.

Сидя в кресле в холле «Багдад–отеля», Малко изнывал от тоски. К счастью, в баре нашлась его любимая водка – «Крепкая», но она не помогла ему избавиться от разочарования после встречи с доктором Шавулем. Малко тщетно ломал себе голову, не находя никакого решения. Было десять часов вечера, и Саадун–стрит уже почти опустела. Это объяснялось легко: висящий на груди автомат заменил в иракской столице дружеское рукопожатие.

Кроме него, в отеле жили только немногочисленные восточноевропейские бизнесмены, да еще группа японских туристов, которые день–деньской лазили по развалинам Ниневии. Ему, похоже, не оставалось ничего другого, как присоединиться к ним. Просидев два часа в коридорах Министерства информации – убогого строения, расположенного на Аль–Иман–Аддам–стрит, в другом конце Багдада, – он стал обладателем иракского журналистского удостоверения, которое не наделяло его ровно никакими правами, разве что избавляло от постоянных полицейских проверок с целью выяснения личности. Чтобы получить этот могущественный документ, ему понадобилось собрать не меньше десятка подписей.