Лавина наступающих советских войск катилась все дальше на запад и приближалась к Днепропетровску. Под угрозой был весь фронт немецкой группы армий «Юг». В результате такого развития событий я получил приказ двинуться в направлении Алексеевки и преградить путь наступающему на запад противнику.

Метель на харьковском фронте все еще буйствовала, забивая снегом оптические приборы наших танков. Русские войска и моя боевая группа двигались мимо друг друга. В середине дня самолет-разведчик покружил над нами и сбросил послание, прикрепленное к дымовой шашке. Вокруг нас находились наступающие советские войска. Спустя 24 часа мы добрались до Алексеевки и перешли к круговой обороне. В этот момент мы были самым восточным соединением на харьковском фронте.

Сможет ли боевая группа выполнить свою задачу? Она была предоставлена самой себе – почти без артиллерии, танков и обозов. Поселок был довольно большим; он протянулся по обе стороны от дороги. Тем временем в ходе разведки местности мы наткнулись на русский дозор и открыли огонь с расстояния не более пяти метров. Метель делала видимость нулевой. Оберштурмфюрер СС фон Риббентроп рухнул в нескольких шагах справа от меня. Пуля, пробившая легкое, свалила его на землю. Но на следующее утро состояние Риббентропа было неплохим. Он отказывался от эвакуации в безопасное место на «Шторьхе» до тех пор, пока в котле находится хотя бы один раненый солдат. Советские войска хлынули потоком мимо нас по обе стороны поселка.

Я был рад услышать донесение Макса Вюнше о ситуации. Он пробивался к нам вместе с бронетехникой, артиллерией и обозом. Мы надеялись, что он прибудет вовремя; нам срочно нужны были горючее и боеприпасы.

Утром 13 февраля моторизованный корпус СС получил приказ фюрера удерживать Харьков любой ценой. Вслед за этим в течение ночи на 13 февраля, для того чтобы высвободить хоть какие-то резервы, было произведено дальнейшее сокращение фронта обороны вокруг города. Новый рубеж обороны Харькова пролегал по линии Лизогубовка – Большая Даниловка. Однако к вечеру 13 февраля штаб корпуса сообщил, что новый рубеж может удерживаться только до 14 февраля, поскольку город уже окружен. В полночь было приказано взорвать все склады, а также военные сооружения и все, что пригодно для военной экономики.

Утром советским войскам удалось прорвать неглубоко эшелонированную линию нашей обороны к северу от Затишья. Атака 40 вражеских танков у Рогани также привела к прорыву. Опасались также удара по району тракторного завода. Мы также потеряли Ольшаны к северо-западу от Харькова. Это позволило русским держать под обстрелом главную линию снабжения – железную и шоссейную дороги из Полтавы в Харьков.

Советские войска беспрерывно атаковали южный и крайний восточный пункты рубежа обороны Харькова и угрожали опрокинуть нас в Алексеевке. Мы подбили несколько противотанковых орудий и нанесли большой урон пехоте противника в ходе контратаки в направлении села Берека (к северу от Алексеевки), но и наши ряды поредели. Гауптштурмфюрер СС Книттель, командир роты мобильного дозора, получил четвертое в этих сражениях ранение. Ночные атаки русских были особенно опасными, поскольку мы не видели подкрадывавшегося противника и должны были экономить боеприпасы.

Противник прорвался в Алексеевку в ночь с 13 на 14 февраля и потеснил нас к центру поселка. Бой достиг своей кульминации. Солдаты сражались с мужеством, происходившим от отчаяния, но вскоре выяснилось, что отступать уже некуда. В этой безнадежной ситуации события развивались стремительно. Расположившись вплотную друг к другу, наши бронемашины открыли ураганный огонь, обстреливая разрывными снарядами атакующие советские войска. Запылали дома с соломенной крышей. Мы находились посреди огненного кольца и вели огонь в темноте по ярко освещенным рядам русских. Их атака была сорвана. Своей контратакой мы отбросили их от Алексеевки и вернулись на свои прежние позиции.

Приблизительно в это же время полк Витта попытался установить контакт с нашей боевой группой, осуществив прорыв с севера. Однако к северу от Береки Витт натолкнулся на такое сильное сопротивление советских войск, что не смог пробиться к Алексеевке. С рассветом мы увидели новые приготовления Красной армии к востоку и западу от деревни. Если обе атаки будут развернуты одновременно, наша судьба будет предрешена.

Я обошел позицию и поговорил чуть ли ни с каждым солдатом. Все сгрудились, образуя опорный пункт. Пулеметы кольцом окружили противотанковые орудия. Мои молодые солдаты шутливо отвечали на мое приветствие. Мы ни в каком отношении не чувствовали себя побежденными. Превосходство русских почти не беспокоило нас, но нехватка горючего, потеря мобильности и ощутимый недостаток боеприпасов приводили нас почти в отчаяние.

Нам обещали сбросить груз с припасами еще в течение прошедших сорока восьми часов, но я еще не видел ни одного нашего самолета. Погодные условия сделали такое снабжение невозможным. Я снова направил донесение об обстановке и потребовал срочной доставки боеприпасов. В то же время группа Вюнше пробивалась все ближе и ближе к Алексеевке. Успеет ли Вюнше?

Я был потрясен, когда стоял в классной комнате местной школы среди своих раненых солдат. Они знали, что происходило, и умоляли меня не позволить им попасть в руки к русским. Мы вспомнили ужасный конец германского полевого госпиталя в Феодосии в Крыму. Он на какое-то время попал в руки советских солдат, высадившихся в январе 1942 года в городе с моря. Раненых раздетыми выбрасывали из окон, а потом лили на них воду. В госпитальном дворе, после того как он был отбит в ходе контрнаступления немцев, было обнаружено более 300 замороженных тел. (Это следствие. А о причине автор не вспоминает, – летом и осенью 1941 года большая часть попавших в это время в плен красноармейцев была уморена голодом, погибла от эпидемий или была расстреляна немцами – погибло более 1 000 000 человек. Только через год немцы начали относиться к пленным, так сказать, «терпимее» – используя для тяжелых работ, а позже – и в тыловых службах. – Ред.)

Доктор Гаттеринг пожал плечами, покачал головой и отвернулся. Голоса моих солдат разрывали мне сердце. Что мне было делать? Молодые солдаты посмотрели на меня с облегчением, когда я велел выдать раненым пистолеты. Я был готов стоять в огне пожарища, чтобы не вести еще один подобного рода разговор.

Облака висели низко в небе. Мы услышали шум двигателей. По реву двигателей мы могли предположить, что нас ищут. Вдруг мы заметили тень «Хейнкеля-111». Принесет ли он нам спасение? Спустя несколько минут тень опять оказалась над нами; самолет летел прямо над Алексеевкой. Вскоре с неба падали контейнеры с боеприпасами и горючим, но, к сожалению, лишь немногие остались неповрежденными. Большинство взорвалось при ударе о землю.