Пётш был родом из мест на южной границе Австрии, и до того как приехал в Линц, он преподавал в Марбург-андер-Драу и других местностях, по которым проходил лингвистический раздел. Поэтому он привнес живой опыт в расовую баталию. Я полагаю, что безусловная любовь к народам, говорящим на немецком языке, которую Пётш сочетал с презрением к государству Габсбургов, была решающим аргументом, расположившим к себе молодого Гитлера. Гитлер остался вечно благодарен своему старому учителю истории, и эта благодарность имела тенденцию расти тем скорее, чем больше времени проходило с того времени, когда Гитлер забросил свое образование. Во время посещения Клагенфурта в 1938 году Гитлер снова встретился с Пётшем в его уединении в монастыре Сент-Андре в Лавантхале и провел с ним час наедине. Свидетелей их беседы не было, но когда Гитлер покинул комнату, он сказал своим сопровождающим: «Вы себе представить не можете, чем я обязан этому старику». [1]

В какой степени на эти мнения Гитлера о своих бывших преподавателях можно положиться – это такой же открытый вопрос, как и противоречивые отзывы о Гитлере его бывших одноклассников. Но дело в том, что – и я этому свидетель – Адольф бросил школу, ненавидя ее. И хотя я всегда заботился о том, чтобы увести любую беседу от темы его школьных лет, он время от времени разражался градом упреков в их адрес. Он не делал никаких попыток поддерживать связь с кем-либо из учителей, даже с доктором Пётшем. Напротив! Он избегал и не замечал их, когда сталкивался с ними на улице.

По правде говоря, не очень приятно быть единственным свидетелем – помимо самой Стефании, – который может рассказать о юношеской любви моего друга, длившейся четыре года, а начавшейся после того, как ему исполнилось пятнадцать. Я боюсь, что, давая картину реальных фактов, разочарую тех, кто ожидает сенсационных разоблачений. Отношения Адольфа с этой девушкой из весьма уважаемой семьи ограничивались тем, что было разрешено существующим кодексом морали, и были абсолютно обычными, если только современная концепция сексуально нравственного поведения не настолько перевернута вверх тормашками, что считается ненормальным, если у двоих молодых людей – какими были Адольф и Стефания – роман и, если говорить коротко, «ничего не происходит».

Я должен извиниться за то, что не называю фамилию этой девушки, а также ее более позднюю фамилию по мужу. Я иногда называл ее людям, которые занимались исследованиями юности Гитлера, в честных намерениях которых был уверен. Стефания, которая была на один или, может быть, два года старше Адольфа, позже вышла замуж за высокопоставленного офицера, а после Второй мировой войны, будучи уже вдовой, жила в Вене. Поэтому читатель поймет мою осмотрительность.

Однажды вечером весной 1905 года, когда мы совершали свою обычную прогулку, Адольф схватил меня за руку и взволнованно спросил, что я думаю о той стройной белокурой девушке, которая прогуливается по Ландштрассе под руку со своей матерью. «Ты должен знать, я в нее влюблен», – решительно добавил он.

Стефания была изящной, высокой и стройной девушкой. У нее были густые белокурые волосы, которые она почти всегда убирала в пучок. И очень красивые глаза – яркие и выразительные. Одета она была исключительно хорошо, а ее манера поведения указывала на то, что она из хорошей, состоятельной семьи.

Ее выпускная школьная фотография, которую сделал Ганс Зивни в Урфаре, была снята немного раньше, чем произошла эта встреча, и Стефании могло быть тогда семнадцать или, самое большее, восемнадцать лет. На ней изображена молодая девушка с миловидными, правильными чертами лица. Выражение лица абсолютно естественно и открыто. Густые волосы, которые она носила на манер Гретель, усиливают это впечатление. В здоровой внешности девушки есть свежесть и отсутствует жеманство.

Вечерняя прогулка по Ландштрассе была в те годы любимой привычкой жителей Линца. Женщины рассматривали витрины магазинов и делали небольшие покупки. Здесь встречались друзья, и молодое поколение предавалось невинным развлечениям. Молодежь флиртовала напропалую, а молодым армейским офицерам это удавалось особенно хорошо. Нам казалось, что Стефания, должно быть, жила в Урфаре, так как она всегда приходила с моста выше главной площади и шла вниз по Ландштрассе под руку с матерью. Мать и дочь появлялись почти ровно в пять часов, а мы стояли и ждали у Шмидторека. Было бы неприличным поздороваться со Стефанией, так как никто из нас не был знаком с этой молодой девушкой. Вместо приветствия был взгляд. И с этого момента Адольф не отводил взгляда от Стефании. В тот момент он менялся, он больше не был самим собой.

Я узнал, что мать Стефании вдова и действительно живет в Урфаре и что молодой человек, который иногда – к большому раздражению Адольфа – сопровождает их, ее брат, изучающий юриспруденцию в Вене. Эта информация значительно успокоила мысли Адольфа. Но время от времени двух этих женщин можно было увидеть в компании молодых офицеров. Бедные, бледные юнцы вроде Адольфа, естественно, не могли надеяться на то, что могут соперничать с этими молодыми лейтенантами в красивой форме. Адольф очень остро чувствовал это и давал волю своим чувствам в красноречии. Его злость в конце концов довела его до стойкой враждебности к офицерскому сословию в целом и всему военному вообще. «Самодовольные болваны» – вот как он обычно называл их. Его страшно раздражало то, что Стефания общалась с такими бездельниками, которые, как он утверждал, носят корсеты и пользуются духами.

Чтобы было ясно: Стефания не имела ни малейшего понятия о том, как сильно Адольф любил ее. Она относилась к нему как к несколько робкому, но тем не менее поразительно настойчивому и верному поклоннику. Когда она улыбкой отвечала на его вопрошающий взгляд, он был счастлив, и его настроение становилось таким, в каком я его никогда не видел: все в мире было хорошо, прекрасно и упорядоченно, и он был доволен. Но когда Стефания, как случалось достаточно часто, холодно не замечала его взгляд, он был уничтожен и готов расправиться с собой и всем миром.