Шрифт:
– Очень характерно. Весьма, да, да… И еще это, как его? А, - символично. Невероятно строго выдержан архитектурный стиль.
Сопровождающие молча бесились, а он невозмутимо наслаждался. Но, так или иначе, они постепенно-постепенно приходили к общему знаменателю, дошлифовывали последние шероховатости, и уже по некоторым отработанным позициям принимались конкретные организационные решения, незримо и неслышимо начали перетекать и перемещаться деньги, люди, техника, информационные массивы. Он, в смутной тоске от того, что дальнейшие возможности волынить у него - иссякают, безнадежным голосом задавал дурацкие вопросы:
– А хоть фотографию-то его я могу увидеть?
– Боюсь, от этого было бы чрезвычайно мало пользы. Через своего контакта на Архипелаге он передавал, что сумел радикально, до неузнаваемости изменить внешность. Лицо, походка, поведение - новые. Понятное дело, - своих образцово гвардейских статей он никуда деть не мог, но мало ли на свете столь же здоровых обломов?
– И как вы хотите, чтобы я его узнал?
– Он утверждает, что проблем с узнаванием не будет. А эмиссару лично, - вам в данном случае, он попросил передать таковы слова: "Я смотрю на мир широко раскрытыми глазами. Особенно слева."
– Интересно, - а к чему ему говорить загадками?
– Я думаю, только к тому, что загадка должна уж очень хорошо разгадываться. Иди, отдыхай, потому что теперь труба может протрубить в любой момент.
Зайдя в дом лейтенанта, Шареареха не сразу разглядел неподвижную, темную фигуру среди царившего в комнате густого сумрака.
– А, сумерничаешь? Дело. Заметил я, что в последние недели ты будто бы сам не свой, Султан. Говори, что в башке крутишь. Изменить решил? Смотри!
Насла бесшумно, как внушительных размеров привидение, поднялся на ноги, зажег уродливый фонарь под потолком и только тут позволил себе вздохнуть:
– Изменить - не изменить, а похоже, великий, нам предстоит скорое расставание. Не позволят мне служить тебе и дальше так, как я этого хочу. Есть недовольные твоей мудростью…
– Кто!?
– Островитянин дышал уже прерывисто, почти мгновенно придя в ярость.
– Назови сейчас мне имена этих шелудивых свиней, и завтра они пожалеют о том, что у них вообще есть имена!
– Это трудно сделать, и имен у меня сейчас нет. Это все те, кто приняли твое главенство, но предпочитают держаться подальше от твоей высокой руки. Любители парусов, берлог в джунглях и укромный заливов за клыкастыми камнями. Люди, которые в упор не видят нового своего богатства за тенями спокойного прошлого. Слухи, великий. И впору было бы наплевать на все это, если бы не мой дар: от матери доставшееся вещее сердце. Скорая смерть тоской теснит мне грудь. И вряд ли я ошибаюсь.
– Развороти их берлоги, затопи их норы, размечи их изгороди. Зажги полог над их головой, а если этого будет мало - зажги над ними небо. Брось их падалью на поживу жадным чайкам. Слыхал я, что все это и еще многое другое ты умеешь делать хуже разве что очень немногих.
– Скорая смерть тоской теснит мне грудь. Мало было бы пользы бороться с судьбой. Когда я упаду жертвой искупительной, судьба прекратит свою предопределенность, и убийцы будут в твоей власти.
– Может быть ты просто затосковал и оттого преувеличиваешь?
– Может быть, - бегр с необычной для него вялостью пожал плечами, - а может быть и сумерки навели на меня свою тоску. Я разлюбил сумерки, великий. Позволишь ли рабу твоему земнопоклонно просить?
– Говори.
И он заранее нахмурился, потому что не любил, когда подручные обращались к нему с просьбами. Пусть и сколь угодно земнопоклонными.
– Дозволь от полнолуния и до полнолуния провести уединенно в этом жилище. А если уж этого никак нельзя, то не посылай с делами к этим морским колдунам. Потому что кажется мне - это они навели на меня мою черную тоску.
Лицо Шареарехи разом отвердело:
– Поедешь. Сам же говорил, что мало будет пользы спорить с судьбой. Так что поедешь. Придет утро, и ты сам, первый посмеешься над своими бабьими страха- ми. Утром и поедешь.
– Слышать - значит повиноваться. Великий мудр, как всегда. Он прав более судьбы. Только ехать нужно через два дня. Их посудина, именуемая "Валуур" доставит сено и белый товар для здешних кули, а заодно подвезет меня к… К людям, которые не проявляли радостной готовности при составлении договора об охране. Ну вы должны помнить, я еще рассказывал про этого потешного старика с мордой, как печеное яблоко и как он жался, будто готов вот- вот намочить штаны…
– Это - на твое усмотрение, - равнодушно проговорил толстяк, - я не могу решать и думать за всех своих подручных сразу, потому что поистине - вас слишком много.
Руководство компании "Шеоле" заключило договор об аренде небольшого, ровного, довольно паршивого острова, расположенного между двумя более крупными собратьями. Договор, - чин по чину, - был заключен на обычный срок в шестьдесят два года и заверен печатью местного султана. Вопреки обыкновению, на строительство рабочих привезли откуда- то извне; то есть, разумеется, совсем без местных рабочих не обошлось, но тон все- таки задавали не они. И какие рабочие! Рослые, крепкие, дисциплинированные, в аккуратной тропической одежде единообразного покроя, они работали дружно, ладно и аккуратно. Довольно скоро всем, способным видеть стало вполне ясно, что строят они именно аэродром. Но это, пожалуй, слишком сильно сказано, - аэродром, так - аэродромчик. Посадочную площадочку на бесплодном островке. Также понятным стало, что компания поступила мудро, решившись для этого раза действовать привозными рабочими, потому что это совершенно отчетливо оказалась комплексная группа специалистов, и когда одни при помощи ультразвуковых насадок размягчали и выравнивали камень, а другие ликвидировали заросли в тех местах, где они были не нужны, третьи совершенно спокойно монтировали оборудование аэродрома. Чисто, крепко и аккуратно, как делали все. И, каким бы маленьким ни был затеваемый аэродромчик, оказалось, что на оборудовании "Шеоле" решила не экономить во всяком случае: последнее слово техники в диспетчерском обеспечении полетов. Последнее - в спутниковой навигации. А что касается связи, то кому- то могло бы показаться даже, что аппаратура уж слишком роскошна для предполагаемых целей.