Однако четыре месяца спустя Фрейд открыл истину относительно данного вопроса: несмотря на инцестные желания родителей к своим детям и даже на встречающиеся время от времени действия такого рода, то, на что ему должно было обратить внимание, являлось часто встречаемыми инцестуозными желаниями детей по отношению к своим родителям, особенно по отношению к родителю противоположного пола. Другая сторона этой картины была от него полностью скрыта. Два первых месяца его самоанализа приоткрыли ее. Он познавал истинность афоризма Ницше: «Наше собственное Я хорошо от нас скрыто: из всех залежей сокровищ ты выкопаешь свое Я последним».

Даже тогда Фрейд в действительности еще не был готов сформулировать четкую концепцию детской сексуальности. Инцестуозные желания и фантазии являлись более поздними продуктами (вероятно, проявлявшимися в промежутке между восемью — двенадцатью годами), которые отбрасывались назад на экран раннего детства. Они не возникали в раннем детстве. Но в чем Фрейд был уверен в то время, так это в том, что маленькие дети, даже шести- и семимесячные младенцы (!), обладают способностью регистрировать и примитивным образом постигать значение сексуальных актов между их родителями, которых они либо видели, либо подслушали (за этим занятием). Такие переживания приобретали важное значение, лишь когда воспоминание о них оживлялось сексуальными, фантазиями, желаниями или действиями в более поздние годы.

Поэтому нет сомнения в том, что в течение более пяти лет Фрейд рассматривал детей как невинных объектов инцестуозных желаний и лишь постепенно — и, без сомнения, вопреки значительному внутреннему сопротивлению — пришел к осознанию того, что начиная с этих пор носит название детской сексуальности. Долгое время он ограничивал детскую сексуальность более поздним возрастом, считая, что такие сексуальные фантазии являются проекциями более поздних сексуальных переживаний, накладывающихся на более ранние, и только к концу своей жизни предпочел рассматривать первый год младенчества неясной тайной, окутанной смутно постигаемыми возбуждениями, нежели чем активными импульсами и фантазиями.

В свете этих соображений мы можем теперь возвратиться непосредственно к его самоанализу. Самое раннее его начало вполне может быть отнесено к тому историческому событию в июле 1895 года, когда Фрейд впервые полностью проанализировал одно из своих сновидений. В последующие за этим годы он несколько раз сообщал Флиссу оезультаты своего самоанализа. Из их переписки мы узнаём, что ранее проводимый им время от времени самоанализ с июля 1897 года становится регулярной процедурой, преследующей определенную цель.

Естественно возникает вопрос, почему такое решение было принято именно в июле 1897 года. Однако здесь нам снова, вероятно, приходится иметь дело скорее с постепенным усилением давления бессознательных сил, нежели чем с внезапной вспышкой озарения.

В октябре предшествующего года умер отец Фрейда. Благодаря Флисса за слова соболезнования, Фрейд писал: «Каким-то неясным образом, лежащим за пределами обычного сознания, смерть отца очень глубоко на меня повлияла. Я высоко ценил его и всецело понимал. С присущей ему смесью глубокой мудрости и фантастической беспечности он очень много значил для меня в жизни. С его смертью истекло его время, но внутри меня это трагическое событие заново пробудило все мои ранние чувства. Сейчас я ощущаю себя полностью раздавленным».

Фрейд говорил, что именно это переживание привело его к работе над «Толкованием сновидений», которая совпала с первым или с двумя первыми годами его самоанализа. Можно с полным основанием связывать два этих события друг с другом. Во вступлении ко второму изданию, написанному в 1908 году, Фрейд сказал, что до конца осознал причастность к этому смерти его отца лишь после окончания данной книги. «Это само мне открылось как кусок самоанализа, как моя реакция на смерть отца; то есть как реакция на самое важное событие, на самую мучительную потерю в жизни мужчины».

В феврале следующего года Фрейд в одном из писем к Флиссу упоминает об инкриминировании отцу актов совращения, а три месяца спустя его собственное инцестуозное сновидение положило, по его словам, конец его сомнениям относительно истории о совращении. Однако это письмо сопровождала рукопись, в которой он объявлял о враждебности детей, которые позднее стали невротичными, к родителю своего пола — самый первый намек на эдипов комплекс. Две эти точки зрения явно существовали у него одновременно.

В середине апреля Фрейд встречался с Флиссом в Нюрнберге и десять дней спустя послал ему описание своего сновидения вместе с его анализом, который обнаруживал бессознательное негодование и враждебность против Флисса. По всему чувствовалось, что Фрейд находился в состоянии эмоционального смятения, ибо письмо, написанное им четыре дня спустя, содержало следующее: «Мое выздоровление может прийти ко мне лишь через работу в области бессознательного; я не могу справиться со своей болезнью с помощью одних лишь сознательных усилий». Возможно, это первый намек на понимание Фрейдом того, что ему следует предпринять личный психоанализ, хотя потребовалось еще два месяца, прежде чем он пришел к этому решению.