— Они убили его? — спрашивает Кирстен. — Кого-то наняли, чтобы убить его?

— Не говори глупостей, — отвечает Ди Пьеро.

— Чтобы она могла получить его деньги. И деньги дедушки. Не только то, что причиталось ей при разводе…

— Успокойся, — говорит Ди Пьеро.

— Я в полном порядке, — говорит Кирстен, стараясь не расхохотаться, — я ничуть не взволнована — на что вы намекаете?.. Я просто хочу, чтобы вы ответили на мой вопрос.

— Вопрос-то твой — глупый.

— Его заставили свернуть с дороги, верно? Кто-то ехал за ним следом. Возможно, долгое время ездил… не одну неделю. Выслеживал. Охотился. Ради денег. Потому что денег, которые она получила бы по разводу, им было бы мало. Я имею в виду — Изабелле и Нику. А та, другая история, эта ерунда насчет того, что он брал взятки, — я ни черта этому не верю, — решительно заявляет Кирстен, — из-за этогоон бы не стал себя убивать.

— Успокойся, — говорит Ди Пьеро. — Люди на тебя смотрят.

— Вся эта чепуха насчет взяток, эта связь с Гастом, или как там его, да мой отец в жизни не брал ни одной взятки, все это знают, его признания были подделаны — полиция могла их подделать, ФБР, ЦРУ, да, может, сам Ник залез к нему в квартиру. Ник мог подделать его подпись, кто угодно из Комиссии мог подделать его подпись. Изабелла могла, вымогли, — горячится Кирстен. — Не из-за этогоон себя убил. Не стал бы он убивать себя из-за такой ерунды.

— Тише ты, — говорит Ди Пьеро. Он крепко сжимает ей руку повыше локтя, и она ошарашенно замолкает. Затем тихо произносит:

— Вовсе он себя не убивал. Мой отец, уж во всяком случае, такого бы не сделал. Он бы не оставил меня. Он меня любил. Менялюбил. Не только ее… в его жизни было нечто большее… да ему на нее плевать было… я-то знаю. Он мне сам говорил. Когда я пришла к нему. Он хотел, чтобы я стала с ним на колени и мы помолились. Сначала я стеснялась… хотела удрать куда глаза глядят… куда угодно!., куда угодно… на урок тенниса… но потом уступила и стала на колени, и он начал читать молитву, и все пошло как надо… как надо. Он был так серьезен, так любил Бога. Никогда бы он себя не убил. Он любил Бога, и он любил меня и Оуэна… он любил своих детей. Не стал бы он убивать себя из-за нее.Раз он начал молиться, значит, все пошло как надо. Когда молишься, забываешь, где ты и кто с тобой. И нечего стесняться. Словом, я не противилась. Я простояла на коленях десять минут… пятнадцать… ах, не знаю, просто колени у меня заболели, — говорит она смеясь. — Я ведь не привыкла стоять на коленях, большой практики в этом у меня не было…

— Вытри лицо, — говорит Ди Пьеро. — Есть у тебя бумажная салфетка?

Она роется в сумке. Вытаскивает смятую розовую салфетку.

— Он не убивал себя, не стал бы он такое делать, — говорит Кирстен. — Кто-то велел его убить.

Ди Пьеро молча ведет ее дальше. Он даже не дает себе труда возражать ей.

— Кто-то велел его убить… разве не так? Об этом все время слышишь, — говорит Кирстен. — Я же не идиотка.

Энтони Ди Пьеро со своими гладкими, скорее жирными волосами, старательно зачесанными назад; Энтони Ди Пьеро в своей красивой спортивной куртке с шелковым сизо — серым галстуком. Не дает себе труда возражать ей. Тащит ее за собой.

(«Конечно, я помню тебя. Дочка Хэллеков. Кирстен».)

— Скажите мне только: они это сделали? — шепчет она.

Ди Пьеро подходит с ней к ступенькам многоквартирного дома в самом конце улицы. Красивый гранитный фасад, цветное стекло в окнах вестибюля, богато украшенный лепниной портик, придающий дому средиземноморский вид.

Внутри — швейцар в униформе, пожилой белый человек.

Прежде чем войти в дом, Ди Пьеро оглядывается через плечо, смотрит поверх головы Кирстен. Окидывает пространство быстрым и внимательным взглядом. Но остается невозмутим: явно не заметил ничего необычного.

— Приветствую вас, мистер Ди Пьеро, — говорит швейцар.

— Привет, Генри, — говорит Ди Пьеро.

Швейцар нажимает кнопку в лифте и отступает, придерживая дверцу, чтобы Ди Пьеро и его спутница могли войти.

— Благодарю вас, Генри, — говорит Ди Пьеро. Он чуть учащенно дышит, и на его лице — легкий, очень легкий налет пота.

Кирстен вонзает ногти в тыльную сторону его руки. Дверцы лифта бесшумно смыкаются.

— Скажите же, они это сделали? —шепчет она.

Ди Пьеро поправляет галстук, привычным движением обеих рук быстро приглаживает волосы. Он смотрит на себя в тусклое зеркало в золотой раме, старинное зеркало на задней стене маленького лифта.

— Это не исключено, лапочка, — небрежно роняет он.

Они что, пихают друг друга или совокупляются?.. Или же (отвернув в сторону свои смешные, холодно-царственные головы рептилий) просто не замечают друг друга?