Но отступать было нельзя. Остальные чувствовали, что-то происходит во тьме, но не видели противника, так что рассчитывать на чью-то помощь не приходилось.

Увернувшись от подставленного колена — видно, здоровяк хотел треснуть меня подбородком о колено, я ушел вниз, упал на спину и, распрямив обе ноги, нанес противнику страшный удар в пах. Нормальный мужчина от такого пинка покатился бы по полу, но этот, казалось, боли не ощутил. Сила удара заставила его покачнуться и только. Выходит, это был не человек. Тварь? Нет, кого-то мне этот усач напоминал.

Опершись на руку, я крутанул ногами, сделав подсечку, пока гигант не восстановил равновесие. Тот повалился на груду щебня, начал беспомощно барахтаться, подобрал ноги, ожидая, что я брошусь на него. Но вместо этого я начал читать одно из заклятий, позаимствованных из «Книги Эбони», потом прикусил губу и плюнул кровью на раскрытую ладонь, а потом плашмя провел по ладони клинком штыка, окрасив его кровью.

В это время один из немцев запалил спичку и поднял руку над головой, пытаясь понять, что происходит. Свет больно резанул по моим глазам.

— Погаси! — заорал я, одновременно выбрасывая вслепую вперед руку с ножом.

Я почувствовал, как клинок входит в плоть противника. Только плоть это была мягкой, нечеловеческой. Крутанув лезвие, я резко повел вниз, потом выдернул клинок и ударом ноги отшвырнул противника. Мой враг, будь он живым существом, должен был быть мертв. Он должен был лежать на земле мертвым с распоротым животом. Да, живот у него был распорот, вот только спокойно он не лежал. Любой нормальный человек от такой раны давно умер бы, а этот, извиваясь, все пытался подняться. К тому же лицо его странно перекосило, и теперь, если посмотреть на правую часть лица, то это был все тот же самый бравый усач, а если на другую, то совершенно другой человек.

И только теперь я вспомнил, где видел его раньше. Это же был сам Иван Поддубный — знаменитый борец-силач. Только вот откуда он тут взялся? Почему так странно себя ведет? Да нет, не может быть, что это он, Поддубному-то тогда, в сорок первом, должно было исполниться семьдесят, а передо мной был цветущий здоровяк Такой, каким лет двадцать назад его изображали на театральных афишах.

Справа от меня вспыхнула лампа. Василий поднял ее повыше и шагнул к нам.

— Что тут?… — и застыл, глядя на поверженного мной гиганта. — Кто это?

— Не узнаешь? Иван Поддубный.

— Откуда?

Вместо ответа я бросил взгляд направо. Энкаведешник лежал чуть в стороне, и шея его была согнута под неправильным углом. Тогда я повернулся к эсэсовцам.

— Вяжите эту тварь. Только смотрите, чтобы она вас не покусала. Это — смертельно.

Немцы осторожно приблизились к гиганту. Потом разом навалились на него, и через несколько секунд руки у него были выкручены и стянуты за спиной кожаным ремнем. Что-что, а свою работу эти ребята знали.

— Что ж, добавим еще одну загадку к общему списку, — пробормотал я безрадостно. А потом повернулся к пленнику. — Ты по-русски-то говоришь?

— Говорю, — прошептал он сквозь зубы, и голос у него был тонким и противным, совершенно не соответствующим столь могучей внешности.

Он так и сидел на полу, вытянув вперед чуть разведенные ноги, между которыми на полу лежали кишки из выпотрошенного живота. В свете керосиновой лампы все это выглядело еще более впечатляющим.

— Кто ты?

Лицо «Поддубного» еще больше перекосило.

— А тебе не все ли равно?

— Отвечай! — я начал сердиться. — А то сильно пожалеешь.

— Ага! — фыркнул «Поддубный».

— Я тебе живот вспорол, и если ты думаешь, что я не придумаю, как сделать тебе больно-больно, ты сильно ошибаешься.

— Ты сделаешь больно-больно этому телу, а не мне! — усмехнулся тяжеловес.

И тут я заметил кое-что нехорошее, то, что до крайности мне не понравилось: кишки сами по себе начали медленно втягиваться в распоротый живот. Быть такого не может!

— Василий, ищи мел!

— Мел?

— Быстро!

Василий закрутил головой, а я тем временем продолжал рассматривать поверженного гиганта. К тому времени, как Василий протянул мне кусок штукатурки, половина кишок уже втянулась назад в живот твари. Кстати сказать, немцы, как и я, стояли, неподвижно таращась на удивительное зрелище.

Как только мел — кусок штукатурки — оказался у меня в руках, я тут же начал чертить на полу круг, центром которого был раненый. Одновременно я бормотал заклятие, запирающее демонов. При этом тот что-то кричал, пытался отползти подальше, прежде чем я замкну круг, но Шульц и его напарник не дали ему это сделать, к тому же не так уж просто ползать по полу, когда руки у вас связаны за спиной, а половина кишок на полу. Но что удивительно, крови почти не было — так, немного, совсем чуть-чуть, для вида и только.