— В общем, все сходится, — протянул Василий.

— Сходится-то сходится… — протянул барон, потом повернулся к старику: — Сколько человек в деревне было?

Старик задумался, потом стал мысленно что-то подсчитывать, загибая пальцы, и бормоча себе под нос.

— Ну, с полсотни будет… это если пацанов считать.

— А их нужно считать? — настоятельно спросил Григорий Арсеньевич.

— Не знаю… — покачал головой старик. — Не знаю… Может, кто в деревне и спрятался по подвалам. Твари-то это не то чтобы прыткие или ловкие… Настойчивы больно, это да. А бабы у нас хитрые, могли и попрятаться.

Неожиданно где-то неподалеку грохнул выстрел, потом еще один.

— О! — воспрял дед. — Это вам не винтовка, из дробовика бьют. Значит, в деревне еще есть живые.

— Это хорошо… — протянул Григорий Арсеньевич, а потом снова повернулся к Ерофеичу. — Мы сейчас пойдем, дед, попробуем с этой напастью разобраться. А ты сиди тут, да двери хорошенько закрой. И не бойся.

— А вы сможете с этим управиться?

— Постараемся, — пообещал Григорий Арсеньевич и вышел в сени.

Василий последовал за ним.

— Ну что, если учесть еще отряд жандармерии, то мертвяков этих там пруд пруди.

— Большая охота?

Унтерштурмфюрер оценивающе посмотрел на своего ученика.

— И?

— Патронов заговоренных может не хватить, к тому же у наших солдат пули обычные.

— Ты не забывай об огнеметах и штыках. Как там говорится: «Пуля — дура, штык — молодец».

Василий вздохнул. В своих силах он был уверен, а что касается эсэсовцев… Ну, чем больше их погибнет, тем ближе будет победа.

— Предупреждать будем?

— Я уже сказал им, все что нужно, кроме того, они получили особые инструкции от штурмбанфюрера Хирта, и, скорее, станут выполнять его рекомендации, а не мои.

Они вышли из дома. Был почти полдень, и отсюда, с вершины холма, открывался отличный вид на деревню, вытянувшуюся вдоль дороги. В центре деревни находилась большая площадь. Оттуда, перпендикулярно той дороге, по которой приехали Фредерикс и Василий, протянулась еще одна дорога, упиравшаяся в группу каменных домов, обнесенных высоким забором. Между ними и холмом лежала равнина, где стояло несколько деревянных домиков, а рядом с ними трактор.

Григорий Арсеньевич еще раз внимательно оглядел местность. Потом указал на домики в поле.

— Возьмешь трех солдат, проверишь те хибары. Может, кто из тварей там затаился. Всех уничтожишь. Потом отходи к деревне, а мы пока поедем к сельсовету, посмотрим, кто стрелял, да и пустые дома проверим. Не хотелось бы оставлять тварей у себя в тылу.

— А дальше деревни они расползтись не могли?

— Не знаю, посмотрим, — неопределенно ответил Григорий Арсеньевич, хотя у Василия возникло ощущение, что тот чего-то недоговаривает. Однако он отлично знал, если батька Григорий чего-то говорить не хочет, на это есть веская причина.

Они вышли на крыльцо, и Григорий Арсеньевич отдал эсэсовцам соответствующие распоряжения, после чего Василий с тремя солдатами спустился с холма, пересек дорогу и зашагал в сторону домиков посреди поля.

Идти было легко, земля, видимо, оставленная «под пар», пружинила под ногами. На мгновение Василию показалось, что все, что случилось за последние недели, сон. Вот она, прекрасная мирная благодать, и нет вовсе никакой войны, нет эсэсовцев, вышагивающих вслед за ним по полю, нет никаких оживших мертвецов, нет никакой опасности, мир прекрасен и удивителен… Вот только уродливое сооружение из досок портило впечатление. Скорее всего, времянка трактористов и сарай для всякого разного.

А потом Василий заметил одну пренеприятную деталь. На ручке двери в сарай висела человеческая рука… оторванная человеческая рука. Пальцы сжались на ручке, потом шло запястье, а дальше обрывки мускулов и плоти, из которых торчала обломанная белая кость, и… никакого тела поблизости.

Василий остановился, подождал своих спутников и, тронув за рукав ближайшего эсэсовца, показал на висящую руку. Тот кивнул, мол: «Все понятно» и передернул затвор автомата, но Василий отрицательно покачал головой, а потом показал на широкий охотничий нож на поясе солдата. Тот понимающе кивнул, но вновь взялся за автомат.

— И черт с тобой! — махнул рукой Василий. Оставалось рассчитывать только на себя самого и на огнемет. Его-то маузер был заряжен правильными пулями, но у Василия было всего две обоймы — двадцать выстрелов, и в карманах пуль пять. А ведь еще предстоял визит в этот «ынститут». Так что Василий решил подать немцам пример и достал из-за голенища трехгранный штык. Пусть он без рукояти, не такой удобный, как охотничий нож, но зато раны от него смертельные. Такие раны ни живым, ни мертвым не перенести.