Шрифт:
— Тимуровская работа, — сказал Элвадзе. — Что в селе?
— Убивают кого попало, застрелили Кирю, — мальчик прижался к сестре.
— За что?
— Зашли к ним фашисты, спросили яиц. Кирька сказал: «Нету». Немец обшарил хату, нашел яйца и за обман застрелил Кирьку.
Бойцы лежали, как неживые, слушая рассказ мальчика. Элвадзе кусал ногти до крови.
— А, сазизгари! — вырвалось у него. — Ну дрались бы с нами. Чем виноваты дети, женщины? Смерть сазизгари! — он схватил карабин у Тахава и занес приклад над головой немецкого солдата.
— Не кипи, — схватил Тахав Элвадзе за кисть руки.
— Вера, немцы Михаила поймали, — печальным голосом сказал Костюшка.
— Елизарова? — грузин отскочил от солдата и схватил мальчика за плечи. — Где он?
— В сарае больницы… Какой страшный! Весь в крови, лицо ранено, нога тоже. Еще одного красноармейца бросили к нему, тоже раненого.
— Значит, живой? — Вера не выпускала брата из объятий.
— Днем живой был, стонал. Я подходил к сараю, крикнул ему: «Михаил!», а немец чуть не застрелил меня, хорошо успел я прыгнуть в речку.
— Глупый, я же тебе говорила, не оставайся у немцев.
— Не успел бежать.
— Теперь конец думам, — решительно сказал Элвадзе. — Поднимайтесь.
— Да, другой теперь разговор! — встал Тахав. — За товарища в огонь бросайся.
— А как нам лучше пробраться к больнице? — спросил Элвадзе.
— Я провожу, — назвалась Вера.
— Отставить! Сейчас вернетесь в часть с товарищами, которые поведут немцев.
— Я покажу, — вызвался Костюшка.
— Ты, браток, иди спать! Ложку с собой положи, может, кисель приснится.
— Не думай, что я маленький, — обиделся Костюшка, — это что? — Он показал гранату.
— Погоди, где ты взял?
— Нашел на том месте, где лежал Михаил. Он не успел бросить ее…
— Дай сюда, — сказала Вера, — взорвешь еще себя.
— Куда там! Будто я не знаю, как их бросать. У нас еще есть.
Элвадзе разрешил мальчику оставить гранату. Костюшка обещал отнести ее к партизанам.
Пошли разведчики выручать товарища.
12
Елизаров лежал в темном холодном сарае. Возле него стонал сын уральского лесника Ломакин с перебитой ногой. Стоны его раздирали сердце Михаила. Ему жалко было раненого, но помочь он ничем не мог. Доля их одинакова: оба невольники… Что их ждет? Будут ли они живы через день, через час, через минуту?
— Крепись, Ломакин, — говорил Елизаров товарищу. — Рана твоя не опасна. Нагрянут наши на зорьке, и будем сто лет жить!
— Ох, если бы так!
В сарае тихо и холодно, словно в могиле. Ничего теперь Михаил не желал бы, как только получить шинель, которую немцы отобрали у него. «Хоть бы соломы дали, проклятые», — думал он, стуча зубами.
Лязгнул замок. Скрипнула дверь. В сарай вошел немец с санитарной сумкой. Вспыхнул электрический фонарик.
— Больно? — немец достал бинт, суетливо оглядываясь и прислушиваясь. — Я, фельдшер, помогаю немножко, — сказал он на ломаном русском языке и стал накладывать на раненый подбородок казака повязку. — Русишь зольдат стреляй, германский зольдат стреляй — польза нет, — сожалеючи, качал он головой.
«Видно, война не по душе пришлась», — подумал Михаил, кривя от боли лицо.
— Сколько годов?
— Двадцать два, — глухо ответил Михаил.
— Ребенки есть ваши?
Казак отрицательно покачал головой: ему больно было говорить.
— Я ребенки имею, хочу домой. Офицеры не разрешала приказаль стрелять — польза кому? Давай нога перевязать буду, — сказал фельдшер, достал ножницы и стал резать штанину.
Елизаров испуганно ухватился за брючный карман. Немец нащупал под темно-синим сукном бумажки, достал их, осторожно оглядываясь, стал читать: «Заявление. Прошу принять меня в мужественные ряды славной армии ленинского комсомола»…
— Комсомоль? Гут. Хорош. — Фельдшер кивал головой. — Наш офицер видаль — плёхо будет. Я спрятал, — сунул он в свой карман документы, завернутые в пергаментную бумагу.
— Я тоже комсомоль бил… Где ваш часть? Я пойдет в плен. — Он достал советскую листовку и показал пропуск, набранный жирным шрифтом и обведенный рамкой.
Михаил обрадовался, ожил, увидал в руках немца знакомую бумажку.
— Не знаю, отстал я, — поморщился раненый от боли.
— Правда, правда, ваш часть отступиль. Как фамилия командир полка? — фельдшер подал пленному папиросу.